Читать онлайн «Дракон с гарниром, двоечник-отличник и другие истории про маменькиного сынка». Страница 26

Отправился дедушка в штаб округа и по правительственной «вертушке» позвонил в приемную Игнатова. Ответ был получен сразу: прибыть на Старую площадь завтра в девятнадцать ноль-ноль. Тем же вечером дедушка с мамой сели на поезд и поехали в Москву. Назавтра явились в здание ЦК, где уже были заказаны пропуска. Попросили их предъявить партийные билеты и очень удивились, когда таковых не оказалось, — видно, не часто беспартийные граждане являлись на прием к секретарям ЦК.

Игнатов принял просителей с распростертыми объятиями, постучал пальцем по недавно полученному дедушкой ордену Ленина и заявил, что его полагается обмыть. Тут же появился графин коньяка с рюмками. Хозяин кабинета налил себе и дедушке, а мама возмутилась: «А мне?» Игнатов пришел в восторг, и дальше все пошло как по маслу. По существу проблемы было сказано, что военные вопросы не в его компетенции, в чужие дела у них соваться не принято, а вот Климент Ефремыч действительно может посодействовать, он как глава государства должен заниматься всем, и обратиться к нему — это по-нашему, по-советски, по-партийному. Попасть же на прием к Ворошилову он поможет. Но пойти должна одна мама, и желательно с каким-нибудь знаком всенародной любви и уважения. Климент Ефремыч человек уже пожилой и с большим вниманием относится к подобным знакам, хе-хе. Вышитое полотенце какое-то вручите, что ли, или портрет его по дереву выжечь… «Ой, — говорит мама, — а давайте я его портрет вышью. Могу гладью, а могу болгарским крестиком». На том и порешили. Но только Игнатов советовал не тянуть, с учетом возраста Климента Ефремыча, и вообще… Мама пообещала ночами не спать, чтобы через пару недель знак всенародной любви был готов.

И он был готов — в довоенной маршальской форме, с биноклем на груди, на фоне деревьев, долженствующих изображать дальневосточные кедры. Труднее всего было вышивать не самого легендарного полководца, а круговую надпись «Дорогому Клименту Ефремовичу от женского коллектива Дома офицеров им. К.Е. Ворошилова». Только мама с этим справилась — приходит телеграмма с грифом «Правительственная», а в ней вызов на прием к Председателю Президиума Верховного Совета СССР. И мама, трепеща от волнения, снова отправилась в Москву решать нашу дальнейшую судьбу.

Приемная Президиума Верховного Совета находилась совсем рядом с Кремлем, на Моховой улице. Попасть туда в принципе было несложно: были вывешены часы приема и любой советский гражданин мог войти, кратко изложить сотрудникам приемной свое дело и ждать очереди в большой комнате, напоминающей вокзальный зал ожидания. Время от времени в ней появлялся один из членов Президиума, усаживался за большой стол в центре комнаты, и к нему по очереди подводили просителей. Разговор — происходивший в присутствии десятков людей — продолжался одну-две минуты, после чего проситель либо с понурой головой плелся к выходу, либо бодро усаживался ожидать окончания приема, после которого ему было обещано «разобраться». Просьбы у людей были самые разные, но преимущественно бытового характера: председатель сельсовета незаконно отрезал полсотки от огорода, пенсию бы увеличить за вредное производство, а документы во время войны пропали, и т. п. Эти просьбы часто удовлетворялись, и никакой высокой протекции для этого не требовалось.

Но в нашем случае вся штука состояла в том, чтобы прошение попало не к одному из шестнадцати заместителей Ворошилова по Президиуму Верховного Совета или к кому-нибудь из двадцати двух членов Президиума, а лично к легендарному полководцу. Только в этом случае имелся шанс на успех, и именно в этом состояла протекция, обещанная дедушке Игнатовым. В указанное в телеграмме время на углу Моховой и проспекта Калинина не стояло привычной очереди, и милиционер пускал в приемную только предъявителей таких же телеграмм, какая была у мамы. Поэтому народу внутри было совсем немного, и их по одному очень вежливо приглашали пройти в кабинет товарища Ворошилова. У мамы попросили предъявить содержимое ее сумки, посмотрели паспорт, тщательно переписанное крупным почерком прошение и свернутую рулончиком вышивку. Прочитав надпись на ней, сотрудник приемной одобрительно покивал головой, шепотом посоветовал маме говорить с Климентом Ефремычем повеселее и погромче и повел ее в кабинет.

Глава Советского государства сидел за скромным столом под небольшими портретами Ленина и Калинина. Мама привыкла видеть его на портретах в маршальском мундире, но тут он был в штатском явно не новом костюме, украшенном депутатским значком и звездой Героя Советского Союза. Сотрудник громко представил маму, и она первым делом развернула вышивку. Ворошилов расцвел в улыбке, нацепил очки и довольно долго разглядывал мамино рукоделие, шевеля губами при чтении надписи.

— Помню, помню Воздвиженку, — дружелюбно проговорил он. — А что, выходит, Дом офицеров не переименовали?

Вопрос был деликатный: волна послесталинских переименований ударила и по уцелевшим соратникам, Ворошиловград снова стал Луганском, а наш Ворошилов-Уссурийский — просто Уссурийском.

— Что вы, Климент Ефремыч, у нас вас очень уважают, вы же наш Дом офицеров сами до войны открывали, его никак нельзя переименовывать! А аэродром воздвиженский как раз мой папа строил, он вас очень тепло вспоминает.

Дедушка и в самом деле говорил, что довоенные приезды Ворошилова на Дальний Восток всегда сопровождались завозом в гарнизоны продовольствия и прочими бытовыми улучшениями.

— А как фамилия папаши? Симин, говорите… Был такой комбриг Сёмин, а Симина не припоминаю. Ну все равно, передавайте вашему папаше Сёмину от меня привет. Так чем мы можем помочь воздвиженцам?

Тут сотрудник скороговоркой прочитал мамино прошение и что-то еще шепнул на ухо. Ворошилов покивал, помычал про себя — и без долгих дальнейших разговоров написал на прошении: «Тов. Малиновскому. Надо бы посодействовать». Подписался, снял очки и говорит сотруднику:

— Пришлепни-ка.

Сотрудник украсил бумагу жирным штемпелем «На личный контроль» и деликатно потянул маму за рукав со стула. Она только успела оглянуться и увидеть, как Ворошилов снова надел очки и разглядывает круговую надпись на вышивке.

Только вышли в приемную, сотрудник говорит маме с улыбочкой: «Штатский костюмчик мужу уже пошили? Можете ему телеграмму отбить, чтоб начинал вещички складывать». Мама засомневалась: а вдруг Малиновский заартачится? На что ей снисходительно пояснили, что министр обороны лично такими мелочами не занимается, а его канцелярии довольно ворошиловской рекомендации, особенно они уважают штамп про личный контроль.