Читать онлайн «Дракон с гарниром, двоечник-отличник и другие истории про маменькиного сынка». Страница 13

Взял «Работницу» с «Крестьянкой», с удовольствием узрел на обложках слова «Журнал ЦК КПСС» и велел изготовить красивую бумажку с надписью «Образцы рукоделия одобрены партийно-политическими органами» и поместить ее в витрину с мамиными вышивками. Потом еще раз приходил проверить, положена ли бумажка.

После этого важного организационного мероприятия женсовет стал думать, где бы раздобыть вышивальный инвентарь для всех участниц — пяльцы, разные иголки и крючочки, а главное — хорошие цветные нитки мулине. Спросили у мамы, где она свои брала. Мама призналась, что купила на толкучке в Ленинграде, а на толкучку они попадают из Германии через ездящих туда-сюда предприимчивых офицерских жен. Надо же, какие мерзавки, хором сказали женсоветчицы. Кого же из наших за последний год в Германию-то переводили?.. Вспомнили и тут же на бланке политотдела сочинили официальное послание: в порядке оказания шефской помощи просим приобрести все необходимое в местной торговой сети района дислокации и направить в наш адрес. А мы, со своей стороны, окажем шефскую помощь кедровыми орехами и настойкой женьшеня, чрезвычайно полезной для поддержания бодрости в тоскующих на чужбине авиаторах. Не прошло и месяца, как внушительная коробка с пяльцами, иголками и нитками — а заодно и красивыми вышивальными картинками — была доставлена самолетом Ли-2 из Германии на подмосковный аэродром дальней авиации, а оттуда ближайшим же рейсом — к нам в Воздвиженку

И дело пошло. В качестве первого сюжета жена нашего замполита предложила вышить гладью эмблему Военно-воздушных сил СССР и чтобы каждая вышивальщица подарила ее мужу на День авиации. Но мама возразила, что не стоит сразу начинать с такого ответственного сюжета, а лучше всем попробовать вышить букет васильков. И если получится — то его и подарить на День авиации. Тем более что васильки будут синего военно-воздушного цвета. На том и порешили. Уж не помню, как у них там получилось, но мама руководила вышивальным кружком до самого нашего возвращения в Ленинград. Про нее даже написали в окружной газете «Суворовский натиск» под заголовком «Боевые подруги не сидят сложа руки». Но почему-то вместо «Любовь Черейская» назвали маму «Лидия Черейская». Родители очень огорчились, что такую заметку никому не покажешь. Папа хотел требовать от редакции повторной исправленной публикации, но замполит категорически отсоветовал связываться с «этими долбо…бами».

Когда мы добрались до Воздвиженки после мыкания в Манзовке, учебный год уже начался, и мое появление в 3-м классе нашей семилетки вызвало некоторую сенсацию. Во-первых, с Запада человек только что приехал. Во-вторых, одет в мышиного цвета гимнастерку и штаны — невиданную еще на Дальнем Востоке, но уже обязательную в Ленинграде школьную форму. В-третьих, с нерусской фамилией и соответствующей внешностью. Директриса, дородная тетя из офицерских жен, мгновенно оценила ситуацию и велела нам с мамой ждать в ее кабинете, пока не начнется перемена. Тогда в кабинет была приглашена учительница Феодора Лукинична, показавшаяся мне пожилой (на самом деле ей было, думаю, лет сорок пять) сухощавая женщина с крестьянским морщинистым лицом и руками, явно привыкшими к дойке коровы и прополке огорода. Директриса показала ей мою метрику, многозначительно постучав пальцем по соответствующим деталям. Феодора Лукинична достала из кармашка коричневого длинного платья очки, поглядела на детали, потом на меня, улыбнулась и сказала маме: «Любовь Марковна, ступайте с богом домой, а я Мишу познакомлю с его новыми друзьями». И взволнованная до красных пятен на лице мама сразу успокоилась, поцеловала меня и отправилась домой.

А мы пошли в учительскую, провожаемые взглядами носившихся по коридору ребят. Двух их них, стриженого налысо здоровяка на голову выше меня и рыженького вихрастого мальчика, Феодора Лукинична остановила и велела идти за нами. Пришли в учительскую, она говорит мальчикам:

— Вот Миша к нам приехал учиться из Ленинграда. Его папа инженер-капитан и занимается очень секретной техникой. А Миша тут у нас никогда не был и ничего не знает. Смотри, Коля (это она здоровяку), пусть он с тобой везде ходит, а ты ему все показывай и другим ребятам говори, что я тебе про него сказала. А если что — пару щелбанов можешь им дать, только несильно, я тебе в дневник замечания пока писать не буду, понял?

— Понял, — отвечает Коля (фамилия его оказалась Рубан), — только несильно у нас не считается.

— Ладно, сообразишь сам. А ты, Миша, ему поможешь по арифметике, только уроки списывать не давай. Лучше пораньше приди и вместе с ним порешай, он тут все равно с самого утра без дела болтается.

Потом стало понятно, почему как рано ни придешь, а Рубан уже там. Его мать работала в школе уборщицей и истопницей, и они жили в комнатке сзади школы. После этого Феодора Лукинична говорит рыженькому:

— Виталий, будешь сидеть с Мишей за одной партой. И тоже с ним и Колей везде ходи. А после уроков вместе приходите в библиотеку, я Мише выдам учебники, и для тебя мне прислали из Ворошилова «Васька Трубачёва» нового.

Тут я встрял:

— А у меня есть «Васёк Трубачёв и его товарищи», я его в поезде всю дорогу читал.

Виталик отвечает:

— Этот Васёк и у меня есть, а я просил новую — «Отряд Трубачёва сражается».

И мы тут же договорились, что сначала он ее прочтет, а потом мне даст. Но тут я подумал, что Коля может обидеться, и предложил сначала нового «Васька» ему дать, а уж потом мне. Не, говорит Коля, читай ты, а после расскажешь, как там и чего. И мы втроем пошли на урок, а Феодора Лукинична стала перебирать какие-то бумажки.

Вошли в класс — там галдеж и кутерьма. Виталик меня усадил за свою парту, а Коля Рубан сразу отправился на камчатку и как даст щелбана какому-то пацану! Тот заорал:

— Ты чего, чего я сделал?!

А Коля ему:

— Видал новенького? Будешь его кавелить, как Маринку, тода ешо нашел баню, и твой папаня-кусок не споможет!

Я ничего толком не понял, кроме того, что теперь приставать ко мне вряд ли станут. И стал оглядываться, что за Маринка, которую кавелили? Все девочки в классе были светленькие с косичками, а две — черненькие: одна смуглая и курчавая (как выяснилось, Каринка Мирзоян), а вторая с челкой и хвостиком сзади — и я сразу же решил, что это Маринка и есть. И угадал, это оказалась дочка доктора Шапиро.

Тут вошла Феодора Лукинична, мы все вскочили, и начался урок арифметики. Учительница написала на доске длинный пример, который я тут же в тетрадке решил. Она спрашивает: