Читать онлайн «Фридрих II Гогенштауфен». Страница 54

Какую цель преследовал Фридрих, преклоняясь перед святой женщиной? Принимая во внимание события его жизни, в благочестие императора поверить трудно. Скорее всего объяснять поведение Фридриха следует политическими и утилитарными мотивами.

Он хотел прилюдно показать себя в образе доброго католического князя перед предстоящим ему военным походом против Ломбардии, зная наверняка — война принесет ему значительные осложнения в отношениях с папой и церковью.

15 августа 1235 года Фридрих провел блестящее мероприятие: рейхстаг в Майнце, где объявил мир по всей империи.

Еще были свежи воспоминания об императорском придворном совете Фридриха Барбароссы в Майнце в 1184 году. Там император праздновал посвящение в рыцари сыновей, короля Генриха и герцога Фридриха, на «празднике несравненных». Событие, ставшее блестящей демонстрацией средневекового рыцарского сословия.

Четыре года спустя, в 1188 году, и опять в Майнце император Фридрих Барбаросса показал широту и размах рыцарского мира, его готовность взять в руки крест, чтобы как «miles Christi»[25] освободить Святую землю. «Советом Иисуса Христа» назвали тот день, когда германское рыцарство приветствовало крестовый поход.

На придворном совете императора Фридриха II в 1235 году в центре внимания находился его бог — закон. Фридрих провозгласил мир по всей империи.

Закон о мире Фридрих начал с оправдания жестокого приговора сыну Генриху (VII). Свою собственную растерянность он оформил в виде закона. В этом человеке все становилось публичным, не было абсолютно ничего личного, чего он не поднял бы до уровня государственного документа. Будь то соитие с законной супругой — «цезарь производит сына» или смерть упрятанных в сарацинских женских покоях жен — все становилось спектаклем. Послушаем же речь Фридриха о мире в империи: «Если какой-нибудь сын изгоняет отца из его замка или другого владения, или сжигает и грабит, или присягает против своего отца его врагам, посягая на его честь, или разоряет отца… (такой) сын должен лишиться и собственности, и жизни, и движимого имущества, и всего наследного имущества отца и матери на вечные времена, чтобы ни судья, ни отец не могли ему помочь». И еще раз император подтверждает: «…Сын, покушавшийся на жизнь отца или преступно на него нападавший…» Мы приводим формулу проклятия на средневерхненемецком: «…тот самый (сын) становится бесправным на вечные времена, так чтобы он никогда не смог вновь получить права».

Самым важным в Майнцском всеобщем мире является не столько его содержание, сколько то, что впервые в истории закон был провозглашен и письменно изложен на немецком языке.

Император совершил для Германии один из важнейших поступков за время своего правления. Раз немецкий язык стал применяться в государственных документах самого высокого уровня, его развитие получило решающий импульс. Заслуга Фридриха, значение которой нельзя умалить. В действительности язык намного в большей степени, чем закон, формирует, объединяет и образовывает народ. Только через общий язык народ сможет в определенный момент сформировать общую волю.

Если исследовать двадцать девять статей указа о мире, то вскоре начинаешь понимать: закон соответствует мышлению Фридриха. Император уточняет права, переданные им князьям в 1220 году в «Соnfoederatio cum principibus ecclesiasticis» («Конфедерация на основе церковных законов») и в 1230/31 году в «Statuum in favorem principibum» («Государство на основе законов»). С тех пор правосудие находилось во власти князей.

И какой же прок в создании им должности имперского придворного советника юстиции, выносящего приговор как заместитель императора? Он должен был быть образованным юристом и свободнорожденным мирянином и отвечать собственной жизнью за несправедливый суд. Поскольку правители земель, «получившие право судить непосредственно от Нас», не подчинялись этому верховному судье, от помпезной должности не осталось ни слуху ни духу.

Король говорит о таможне, о монетах, о передвижении по королевству. Он пытается представить все таким образом, будто именно он является источником этих прав, все продолжает находиться в его компетенции, он лишь делегировал данные права князьям для исполнения. Но в реальности не приходилось и думать о посягательстве на права удельных правителей или об их ущемлении, ведь императору требовалось заручиться от них клятвой выполнить воинскую повинность в Италии и помочь ему задушить свободу ломбардских городов.

В послании к папе, которое можно назвать письменным признанием, он взывает к миру: «Италия — мое наследство! Весь мир это знает. Вложить все силы в дальние страны и упустить из-за этого свою собственность было бы нечестолюбиво и глупо одновременно, когда высокомерие итальянцев, и в особенности миланцев, оскорбительно бросило Мне вызов, в то время как они ни малейшим образом не оказывают Мне должного благоговения».

Вот что подгоняет его — Италия, его наследство!

Но ему необходимо согласие германских князей. Стремясь заслужить одобрение князей, «зениц его ока», он приносит им новые жертвы.

Рейхстаг послужил замечательным поводом для окончательного примирения между Вельфами и Штауфенами, между Вельфом и Вайблингом. Внук Генриха Льва, устоявший в свое время перед предложением папы сделаться альтернативным королем, склонил колени перед Фридрихом II, внуком великого Фридриха Барбароссы, когда-то уничтожившего герцогский дом Вельфов, и пред распятием вложил руку в руку императора и поклялся ему в верности.

Рукопожатие с правителем являлось древним германским обычаем. После этого жеста, «1ппшхгю тапит», Вельф Оттон стал вассалом императора и принял из его рук знамя своего нового герцогства, Брауншвейг-Люнебургского, отданного ему как наследный лен. Событие показалось Фридриху настолько важным, что он приказал: «День сей должен быть занесен во все анналы империи, ибо империя увеличилась на одно герцогство».

Затем император взял с имперских князей клятву об участии в военном походе против Италии. На другой день архиепископ Майнцский устроил в соборе торжественную мессу, в которой принимал участие император, надевший на церемонию корону. После этого император отпраздновал с князьями и двенадцатью тысячами (?) рыцарей последний великий рейхстаг на германской земле.

Зиму он провел в своей эльзасской резиденции, самой любимой из наследных германских земель. Солнечным холмистым ландшафтом она напоминала ему далекую Апулию.

Вместе с ним находилась и юная императрица Изабелла. Еще одна женщина появляется в его окружении. Адельхайд, девица из швабского аристократического рода, подруга дней его юности. Она привезла их ребенка, мальчика Энцио. Императора очаровал сын, точная копия отца, и он оставил его при себе. Фридрих желал более никогда не расставаться с ним. Но злая судьба все же разлучила их.