Читать онлайн «Фридрих Шиллер». Страница 5

Биографы поэта любят рассказывать о том, что Фридрих Шиллер появился на свет чуть ли не под звук военных труб: Елизавета Доротея почувствовала приближение вторых родов, находясь в Вюртембергском полку, в лагере близ Людвигсбурга, — она приехала сюда проведать мужа. С трудом добралась она до дому, где 10 ноября 1759 года родился мальчик. На следующий день его крестили. В крестные отцы своему сыну Иоганн Каспар выслужил «честь» заполучить самого Ригера.

Как прадеда, деда и отца ребенка назвали Иоганн, затем, по обычаю, прибавили к этому имени еще два: Кристоф Фридрих.

Нет, мальчик, рожденный почти что в военном лагере, ничем не обещал стать героем будущих баталий. Он был «дитя войны» только в том смысле, что родился слабеньким, болезненным. Внешне он походил на мать — светло-русый, почти рыжеватый, с тонким удлиненным лицом, бледным, озаренным лучистыми голубыми глазами. От матери унаследовал он и высокий рост, узкогрудую тонкую фигуру.

Лейтенант Шиллер впервые увидел сына, когда тому было полгода, и через несколько месяцев снова отправился в поход. Раннее детство Фридриха проходит под материнским влиянием.

«Мать очень любила меня и много из-за меня выстрадала, — вспоминает детские годы Шиллер в письме к своей невесте. — Она была разумной, доброй женщиной, и ее доброта, неисчерпаемая даже к людям, которые ее нисколько не касались, снискала ей всеобщую любовь. С тихим смирением покорялась она своей тяжелой судьбе, и забота о детях значила для нее больше всего остального».

Тяжела была судьба солдатки с двумя детьми.

Вот уже полтора столетия ревностно стараются буржуазные историки литературы приукрасить эту судьбу — изобразить детство Шиллера как скромное, но вполне благополучное существование в' кругу патриархальной благочестивой семьи. Смоем лаковые краски с этой идиллической картины и постараемся разглядеть под наносным их слоем контуры подлинной и поистине трагической жизни поэта.

Война затягивалась. Правда, вести, доходившие с фронта до Елизаветы Шиллер, не говорили больше о победе пруссаков. Русские войска, вступившие в войну на стороне Австрии, разбили миф о непобедимости Фридриха II. В 1760 году корпус генерала Захара Чернышева занял Берлин. А год спустя русские войска под командованием талантливого молодого полководца Петра Румянцева взяли крепость Кольберг, при осаде которой впервые прозвучало имя Александра Суворова: с небольшим отрядом разбил Суворов пруссаков, шедших на выручку Кольберга.

Пруссия стояла накануне гибели. Казалось, войне пришел конец. Но вместо того чтобы окончательно разгромить захватническую прусскую армию, вступивший на престол скудоумный царь Петр III, поклонник Фридриха, заключает с ним. союз, усиливший позицию Пруссии.

15 февраля 1763 года между Австрией и Пруссией подписан Губертусбургский мир, закрепивший за Фридрихом исконную польскую землю — Силезию.

Незадолго до окончания Семилетней войны Иоганн Каспар Шиллер в чине капитана был переведен в полк, который нес гарнизонную службу в Штутгарте и Людвигсбурге. Елизавета Доротея с детьми переезжает к мужу.

Около двух лет семья не имеет постоянного местожительства, кочует за полком. Биографы рассказывают, что во время этих переездов внимание маленького Фридриха привлекло непонятное сооружение, уныло возвышавшееся возле каждого городка и деревни. «Это мышеловка?» — спросил мальчик. То была виселица — страшный символ феодально-княжеской Германии, в которой предстояло жить и творить Шиллеру.

Наконец в 1765 году Шиллеры поселяются в местечке Лорх, расположенном неподалеку от города Гмюнда на Ремсе, в живописнейших местах Швабии. Слишком мал еще Фридрих, чтобы понимать, как тяжелы были в эти годы обязанности отца, назначенного вербовщиком рекрутов. Правдами и неправдами, посулами и угрозами надлежало Иоганну Каспару поставлять наемных солдат в армию герцога.

Навсегда запечатлелась в сознании мальчика Шиллера прекрасная природа долины Ремса. Вместе с сестренкой Финеле и друзьями играет он в сосновой роще близ Лорха, взбирается на гору неподалеку от селения, где высились развалины монастыря, полуразрушенного еще во времена Крестьянских войн, да стояла громадная липа, тоже, должно быть, ровесница Крестьянских войн. Может быть, здесь, под исполинской липой, прислушиваясь к беседам стариков, ловя их рассказы, в которых слились воедино вымыслы и воспоминания, впервые понял мальчик, какой огромный мир исторического прошлого лежит за его спиной.

Сколько видели стены этого монастыря, доставшегося Вюртембергскому дому в наследство от Гогенштауфенов, старый фамильный склеп, в котором ни один из Гогенштауфенов так и не похоронен, но покоится волею судеб прах какой-то византийской принцессы! Как неприступен был этот монастырь-крепость, и все же он рухнул, когда народ, доведенный до отчаяния, взялся за косы и колья и поднял знамя восстания.

Лорхские годы — время первых раздумий…

Мальчик слушает рассказы отца о его военной жизни. Ни на секунду не смел Иоганн Каспар забыть о том, что он офицер из простого бюргерского звания; немного было таких офицеров в немецких армиях, где, как правило, офицерские должности были заняты дворянами. Непроходимая бездна лежала между офицерами и солдатами, между дворянами и народом. Тупой, безвольной машиной была немецкая наемная армия, особенно армия прусского короля. А герцог Карл Евгений Вюртембергский во всем стремился подражать королю Пруссии, хоть боролся на стороне его врагов.

Дисциплина в этих войсках поддерживалась жестокими варварскими наказаниями: кнутом, шпицрутенами, дыбой, виселицей.

Нет, военная жизнь не кажется привлекательной Фридриху. Да и чувство, которое питают дети к своему суровому педантичному отцу, — это скорее почтение, смешанное со страхом, чем любовь. Такое же отношение вызывают у Фрица и Финеле и вещи отца: тяжелый шкаф с книгами, сушеными травами и хирургическими инструментами, а в углу на стенке оружие и старое форменное платье… Пожалуй, отпечаток тяжеловесной добропорядочности стареющего Иоганна Каспара несет на себе вся эта комната с некрашеной, но добротной старинной мебелью, отполированной до блеска старательными руками матери, небольшим настенным зеркалом и симметрично висящими по обеим его сторонам двумя поблекшими картинами в черных деревянных рамах…

Но когда, вернувшись вечером домой, отец берет в руки книгу и в маленькой комнате звучат патетические строфы не завершенной еще в те годы эпической поэмы Клопштока «Мессиада», мальчик жадно вслушивается в тяжеловесную медь стиха. Он полон восторженного внимания. До этого он слышал отрывки из библии да плаксиво-набожные духовные оды Кристиана Геллерта или жизнеописания великих людей в аляповатых лубочных изданиях. Но разве может все это сравниться с поэмой Клопштока!