Читать онлайн «Бесчестие миссис Робинсон». Страница 26

Отказываясь описывать самые интимные моменты, Изабелла придерживалась избитой литературной традиции. Только что помолвленная героиня романа Фанни Берни «Эвелина» (1778) торжественно заявляет: «Я не могу описать последовавшую сцену, хотя каждое слово запечатлено в моем сердце». Формулировка намекала, что существуют действие и чувства слишком священные — или нескромные, — чтобы доверить их бумаге; она замалчивала чувственность и пристойность, выполняя своего рода трюк, с помощью которого жеманная героиня получала через молчание возможность быть одновременно страстной и приличной — ревниво оберегая частную жизнь свою и своего возлюбленного, уважая деликатные чувства своего читателя.

Изабелла и Эдвард «вскоре поднялись несколько успокоившиеся и приободрившиеся» и вернулись в дом «быстро, боясь слишком запоздать». За обедом Изабелла снова избегала беседовать с Эдвардом. «Насколько это было возможно, я обращалась к леди Дрисдейл, потому что присутствовало совсем мало гостей, и отворачивалась от него, вынуждая вести разговор с мисс Т.». После обеда она совершила «приятную длинную прогулку» с Эдвардом в экипаже к заброшенному аббатству Уэйверли, позади них сидели сестры Браун.

Два дня спустя — в среду 10 октября 1854 года, в день, когда Эдварду Лейну исполнился тридцать один год, — Изабелла должна была уезжать. Они с Эдвардом гуляли по парку. Доктор остановился, чтобы поговорить с другим пациентом, а потом догнал Изабеллу и ее старшего сына «рядом с оградой». Они направились в лес, «держась обычного круга, идя по дорожкам необыкновенной красоты, которых я раньше не видела, добравшись до внешнего соснового бора и, наконец, вернувшись мимо коттеджа Свифта и по нижней дорожке». Здание, называемое коттеджем Свифта, было прежде домом его возлюбленной Эстер и стояло на главной дорожке между Мур-парком и аббатством Уэйверли. К 1854 году коттедж зарос розовыми кустами и мхом, был увит клематисами и девичьим виноградом; табличка снаружи гласила: «Продается имбирное пиво».

«Мы разговаривали с предельной откровенностью, но как-то спокойнее, — написала Изабелла. — Я умоляла его поверить, что со времени моего замужества никогда прежде ни в малейшей степени не нарушала нравственных законов. Он утешал меня в том, что я сделала теперь, и умолял простить себя. Сказал, что я всегда ему нравилась и он с жалостью думал о моем неудачном замужестве, поскольку мой муж, несомненно, мне не пара и обладает, как он ясно видел, характером вспыльчивым и неприятным».

Эдвард напомнил Изабелле об уязвимости собственного положения. «Мы говорили о его молодом возрасте, тридцать один год[68], доброй, лишенной подозрительности натуре его жены, ради которой он скорее даст отрубить себе правую руку, чем обидит ее». Они переходили к вопросу о несчастливости Изабеллы — «моего частого горького страдания и желания смерти», — когда появились леди Дрисдейл и Мэри Лейн. Они пришли справиться у Изабеллы, не заказать ли экипаж, чтобы отвезти ее на станцию. Жена доктора и теща держались тепло и доверительно, как всегда. «Они любезно выслушали мое решение уехать часов в 7 и снова ушли без единого холодного или недовольного взгляда, и это при том, что мы гуляли рука об руку по уединенному лесу и серьезно беседовали».

В семь часов тем вечером Изабелла поехала с Эдвардом на станцию в Эше в крытом одноконном экипаже: они с Эдвардом сидели внутри узкой повозки, а Альфред примостился рядом с кучером наверху. Ее младших сыновей с ними не было — возможно, они уехали вперед с няней.

«Никогда я не переживала столь счастливого часа, как последующий, — писала Изабелла, — наполненного таким блаженством, что я готова была умереть, лишь бы он не кончался. Я не расскажу всего, что произошло, достаточно будет сказать, что я наконец-то лежала в объятиях этих рук, о которых так часто грезила, и молча радовалась, и целовала локоны и гладкое лицо, блистающее красотой, ослепившее мой внешний и внутренний взор с самого первого нашего разговора 15 ноября 1850 года». Похоже, Эдвард, чьи поцелуи довели ее до ослепления мягкими кудрями и кожей, мужчина из плоти и крови, сливался с кумиром ее мечтаний.

Поцелуи перемежались признаниями. «Мы перебрали все минувшее, объяснив его», — писала Изабелла. Эдвард сказал ей, что скрывал свои истинные чувства «по соображениям благоразумия» и сдерживание их причиняло ему «много боли». Изабелла напомнила ему некоторые строки из французского романа «Поль и Виржиния», которые она прочла гостям Мур-парка, и призналась, что выбрала их как послание к нему. Роман Жака-Анри Бернардена де Сен-Пьера (1787) описывал великую любовь между девушкой и юношей, воспитывавшимися вместе на острове Маврикий; узнав о смерти Виржинии, Поль умирает от горя.

Эдвард «всегда знал, что нравился мне, — продолжала Изабелла, — но не знал полной силы моего чувства из-за того, что я никогда не выражала его открыто. Это принесло мне облегчение. Большего блаженства, чем в те моменты, я не испытала бы и на небесах. Пока будет длиться жизнь, воспоминания о них не изгладятся из памяти, полной большого страдания и малого счастья; как ласков, как благороден он был — как мало в нем эгоизма!»

Хотя Изабелла нарисовала романтическую, нежную сцену, декорации были явно компрометирующими. Путеводитель по проституции конца XVIII века «Список дам Ковент-Гардена, или Годовой календарь сибарита» рекомендовал для незаконных свиданий кареты. «При правильном размещении колебания кареты, сопровождаемые время от времени очаровательными маленькими толчками, значительно увеличивают наслаждение критического момента». К 1838 году, сообщает «Крим кон газет», уполномоченные лондонских наемных экипажей были настолько встревожены развратом, творившимся в их каретах, что предложили совсем запретить в них жалюзи и подушки, чтобы уменьшить как уединение, так и удовольствие. Поведение Изабеллы в карете было особенно бесстыдным: ребенок, ее сын, сидел на крыше, пока они с Эдвардом Лейном шептались и обнимались внутри.

Когда Изабелла с безмятежным видом описывала эти сцены в своем дневнике, возможно, на виду у детей и мужа, никто не мог предположить, какие образы теснились в ее голове и на страницах тетради. Фиксируя свои встречи в тайной книге, она воскрешала в памяти трепет нарушения закона, трепет наслаждений, остроту которым придавала опасность разоблачения.

Булонь и Мур-парк, 1854–1856 годы

В конце октября 1854 года, когда не прошло и нескольких недель после ее свиданий с Эдвардом Лейном, Изабелла и ее семья уехали из Англии во французский рыболовецкий порт Булонь-сюр-Мер, где сняли на зиму дом. В булонском порту[69] пассажиров с парового парома загоняли в таможню для проверки паспортов, а затем их встречал на набережной натиск шумных агентов из отелей и пансионов: «Отель “Европа”! Гостиница “Купальня”! Гостиница “Лондон”!» Чуть дальше, на деревянной пристани, рыбаки разбирали свой улов и плели сети.