Читать онлайн «Максимализмы (сборник)». Страница 137

Меня поразили эти строчки и, как я потом понял, не поэзией своей, а подмеченным методом расширения государственных границ. Теперь мне это напоминает набирание веса женщиной, которая хочет привлечь на себя большее количество мужчин с помощью увеличения поверхности своего тела.

И вот, через почти полвека я прочёл статью Синдаловского на тему, животрепещущую и милую моему сердцу и не только сердцу. Под предлогом фольклора он описывает поистине золотой век русской истории, когда доступность пизд была обильной и повсеместной. Так, помещикам предоставлялась неограниченная возможность совокуплений со своими крепостными. Толстой в Дьяволе доказал, что дворяне, ставшие воспринимать самое прекрасное как самое ужасное, подписали себе этим смертный приговор, который начал систематически приводиться в исполнение с 1917 года.

Вот цитата о «вкусной и здоровой» жизни из статьи Синдаловского:

Известно, что в крепостнической России помещичьи гаремы были явлением широко распространенным. Фигурально говоря, этот своеобразный социальный «институт» немало способствовал обороноспособности государства. Едва у какой-либо смазливой девки объявлялся жених, как его тут же отдавали в солдаты, а девица вольно или невольно становилась очередным украшением сераля похотливого барина. Этот собственнический обычай успешно перенимали и городские вельможи, многие из которых были недавними выходцами из помещичьего сословия. В город из собственных усадеб выписывались служанки, кормилицы, актрисы для домашних театров и просто девицы для личных утех. Этого не стеснялись… Были известны в Петербурге и другие гаремы. В некоторых из них насчитывалось до 30 содержанок. Весь этот, что называется, обслуживающий персонал в полном составе сопровождал барина во всех его поездках…

Сказочное обилие доступных и непритязательных проституток может вызвать смертельную зависть у множества американских мужчин и прочих севернокорейцев. Далее Синдаловский знакомит ностальгирующего читателя со сказочным былым разнообразием повсеместных проституток:

Пышным цветом цвела в Петербурге и уличная проституция, которая позволяла удовлетворить похоть тут же, в ближайшей подворотне. На Невском предлагали свои услуги проститутки с романтическими названиями: «Невские ласточки» и «Дамы с Гостиного». В Александровском парке… мужчин встречали жалкие стайки так называемых «Пар ко ленинских промокашек». На Васильевском острове – «Евы с Галерного». В Большом Казачьем переулке – «Казачьи шлюхи». В подворотнях Мещанских улиц – «Чухонские нимфы». На тесном «Пятачке» у входа в Гостиный двор со стороны Перинной линии – «Пятачковые». В зарослях Петровского острова – «Петровские мочалки». На набережных Невы – «Речные девушки» или «Невские дешевки». И так далее, и тому подобное.

Если, имея такие восхитительные возможности для наслаждения, дворянство рождало Обломовых и прочих Толстых, а также тоскующих по политической свободе балбесов, становится понятно, почему дворянство было уничтожено рабоче-крестьянством – дворянству стало лень и невмоготу наслаждаться своими благами, и оно перестало ценить их. А такая злостная неблагодарность достойна смерти.

Тема петербургской проституции начала XIX века не могла обойтись без разговоров о Пушкине. И Синдаловский хватается за него обеими руками. Все интимные подробности из жизни Пушкина и его окружения Синдаловский, конечно же, почерпнул из «Тайных записок 1836–1837 годов», кое-что перевирая или недоговаривая. Однако он и не подумал на них сослаться. Наверное, потому, что «Тайные записки» – это не городской фольклор, а научный документализм.

Годам к восемнадцати я перестал ходить в ЛИТО при Смене, а стал перебирать другие, более изощрённые – слишком уж это ЛИТО было военно-пролетарским.

Больше я никогда не встречался ни с Гоппе, ни с Долиняком, ни с Синдаловским – и вот только теперь Пушкин и платные женщины доказали ещё раз: то, что было – не прошло.

«Серая лошадь» – такова была кличка у кафе Ровесник на Выборгской стороне. Я никогда не называл Ровесник «Серой лошадью» – мне это казалось дешёвым пижонством. Ровесник есть Ровесник, и никакую лошадь из него не сделать, даже серую! Романтику я видел не в названии, а в сути кафе, которое в 60-х было средоточием девиц, поэзии и музыки.

Самое популярное блюдо в меню кафе имело то же название: биточки «Ровесник», демонстрируя тем самым безудержную советскую фантазию на именования. Например, в то время по всему СССР имелось мильон кафе с названием Ласточка, что олицетворяло советскую нежную любовь к вечно ущербной пищевой промышленности.

Фирменное блюдо биточки «Ровесник» подавались с жареной картошкой, и оно казалось мне деликатесом да и стоило всего 35 копеек.

Таким образом, название «Ровесник» звучало для меня приемлемо, несмотря на то, что существовал поганенький молодёжный журнал с тем же названием.

Но это можно было пережить.

Внепищевой деятельностью Ровесника руководил совет кафе, состоявший из студентов и курируемый райкомом комсомола. А в деятельность эту входила организация выступлений полулегальных рок– и джазовых ансамблей и настолько же полулегальных поэтов, причём из этих выступлений также делались конкурсы, что придавало дополнительный ажиотаж. Перед Ровесником вечерами кучковалась очередь юношей и девушек, желающих туда попасть. Побывав разок в такой очереди и возненавидев её, как и прочие очереди, я решил проблему на другом уровне: я явился на собрание Совета кафе и предложил себя в члены. Каким способом предложил, не помню, но результатом оказалось обретённое членство. Мы собирались раз в неделю вечером, человек восемь, и что-то там решали.

Всё это было на таком серьёзе, что мне выдали членскую синюю книжку с фотографией. Удостоверение члена совета кафе Ровесник подняло меня на завидную общественную высоту. Во-первых, я мог проходить в кафе в любое время, даже когда все места были заняты, не говоря о музыкальных или поэтических вечерах. Во-вторых, я мог проводить девушек и полезных знакомых на вожделенные вечера и тем самым заслуживать ответные одолжения. Билетами на вечера я подкупал продавцов различных магазинов, в основном, книжных. Так на Большом проспекте Петроградской стороны был магазин Старой книги. В нём долгие годы работал продавцом Боря с нервными движениями тела и лица. Только перед отъездом до меня дошло, что он был гомосексуалист, ибо эта область секса тогда была настолько для меня чужда, что я даже не представлял, как себя ведёт махровый гомосексуалист и что у него за жесты. Боря же одно время даже носил большой круглый значок голубого цвета и со словом «Blue» (Голубой), но и это я пропустил мимо глаз. Однажды я пришёл в магазин и увидел Борю с покрашенными в ярко-жёлтый цвет волосами. Но и на это я не обратил сексуального внимания. Боря, большой любитель поп-музыки, которому я доставал билеты в Ровесник, позволял мне зайти к нему за прилавок, присесть на корточки и буквально погрузиться в закрома отложенных им дефицитных книг, которые я мог брать и покупать. Боре я обязан и знакомством с Bee Gees. Он восхищался их пластинкой Horisontal (1968) и дал мне её переписать. Тогда мало кто знал о Bee Gees, но Боря предрекал им большое будущее, и я был поражён их музыкой. На этой пластинке нет проходных вещей – все прекрасные в том числе Massachusetts – их первый хит в Штатах.