Читать онлайн «Черное и белое (сборник)». Страница 43

И несколько дальше: «Чем объяснить эту особую претензию, веками живущую в мышлении, на установление нередуцируемых ценностей разума как власти, раскрывающей предельности мира, если именно эти предельности являются мнимыми?» («Позитивистская философия», с. 232)

Особенно «сильную форму» данный вопрос обрел у Хайдеггера, который спрашивал: «Почему существует скорей нечто, чем ничто?»

Так удачно складывается, что на вышеприведенные вопросы уже можно дать ответ, перейдя из сферы бесплодной, в данном случае философской медитации, на более плодородную почву естествознания. Зародыш нетривиального ответа на вопрос Хайдеггера содержится в звучащем все громче космологическом тезисе, известном под названием «антропный принцип» – «anthropic principle».

Именно в ходе изучения Вселенной оказалось, что между ее эволюцией и эволюцией жизни существуют необычайно многочисленные и сильные связи.

В космологии антропный принцип проявляется в двух версиях – слабой и сильной. Выводом для обеих является простое высказывание: «Космос таков, каким мы его воспринимает, поскольку существуем». Это не является ни банальностью, ни тавтологией. В слабой версии согласно антропному принципу считается, что Космос зарождался как творение разнородное, возможно, с хаотическими начальными условиями, и что в нем сформировались области как вечно мертвые, так и способные к жизнедеятельности. Согласно сильной версии наш Космос возник как один из многих, почти так, как возникает похожее на кисть винограда соединение мыльных пузырей, когда мы набираем на соломинку, в которую будем дуть, довольно много мыльного раствора. Правда, против этой сильной версии антропного принципа можно выдвигать контраргументы, перемещающие его из области науки в область чистой, внеэмпирической спекуляции, потому что из природы Космоса следует абсолютная невозможность выхода из него в какой-то другой или в какие-то «другие Космосы». Физика этих «других Космосов» может отличаться от физики нашего Универсума, мы ничего не можем узнать о них здесь, поэтому постулат об их существовании не соответствует главным условиям, которым должна соответствовать научная гипотеза.

Однако вышеприведенную дилемму мы можем оставить космологам, чтобы они над ней ломали себе головы, так как она не базируется на эмпирически подтвержденном факте существования прямых связей между свойствами мира и свойствами жизни, а сосредотачивается, скорее, на вопросе, вызванном нашими возросшими познавательными претензиями: ибо космолог спрашивает не о том, существует ли тесная связь между этапами космической эволюции и эволюции биогенетической (это уже известно), а о том, почему именно наш Космос получил столь привилегированную в вопросе рождения жизни позицию – пожалуй, уже даже в Правзрыве (Big Bang)?

До середины XX века проблемы астрофизики и биологии казались совершенно разобщенными. На вопрос об отношении космологии к биологии астрофизик твердо бы сказал, что жизнь – это один из великого множества «побочных продуктов» Вселенной, и не согласился бы с мнением, будто бы уже 20 миллиардов лет назад основные параметры как всего Космоса, так и его строительного материала были некоторым образом «весьма точно нацелены» на биогенез.

Образно говоря, отношение Космоса к жизни представлялось подобно множеству спусков, имеющихся в распоряжении лыжника на вершине горного хребта. Ведь к находящейся в долине станции фуникулера он может съехать как ему захочется, только бы достичь цели, то есть станции. Такое множество дорог, ведущих к одной цели, называется эквифинальностью.

В то же время оказалось, что сочетание параметрических свойств, а также очередность процессов, которые сделали возможным рождение жизни, напоминает не снежные склоны со множеством различных путей вниз, а скорее трассу слаломного спуска со своими «узкими» воротами. Достаточно однажды отклониться от нее, пропустить одни ворота, чтобы вылететь с маршрута и тем самым потерять шансы на выигрыш. Достаточно было остановки космоэволюционных изменений на одном из множества этапов, чтобы шанс возникновения жизни через двадцать или пятнадцать миллиардов лет был сведен к нулю.

Уже в первые секунды космического Правзрыва (Big Bang) возникла такая асимметрия (называемая Т-асимметрией), что в нем образовалось больше кварков, чем антикваров. Те и другие являются строительным материалом для протонов и нейтронов. Если бы их было равное количество, то они уничтожили бы друг друга, давая в результате Космос, заполненный одним излучением, без зерен материи, из которой потом могли бы возникнуть звезды и планеты.

Если бы гравитационная постоянная была меньше, чем есть, то Космос начал бы расширяться силой взрыва настолько быстро, что в нем дошло бы до «хаотичного сталкивания» газовых конденсатов в виде прагалактик, в которых могли бы возникнуть протозвезды.

При слишком же значительной гравитации едва вспыхнувший Космос быстро (и снова «бесплодно») погрузился бы в себя.

И поэтому постоянная гравитация должна была быть установлена именно такой, какой мы наблюдаем ее в реальности.

В прагалактиках появились звезды первого поколения. Это были шары газообразного водорода, сжимаемые гравитацией и распираемые давлением, возникающим при разогреве излучения. Когда температура превысила порог, началась ядерная реакция, во время которой водород «сгорает» до «пепла», каковым является гелий.

Если бы электрический заряд электрона незначительно отличался от его действительной величины, то звезды или не могли бы «сжигать» водород в гелий, или не взрывались бы как Суперновые.

Этот последний процесс был также необходим для более позднего возникновения жизни, которая не может появиться без химических соединений, а эти соединения – без таких тяжелых элементов, как углерод или кислород.

Поэтому квантово-молекулярные параметры были «подобраны» так, что, когда водород иссякал и в звездах оставалось все больше гелия, звезда, сжимаясь, до такой степени разогревалась, что возникали последующие ядерные реакции, в которых дошло до синтеза тяжелых элементов.

Однако и это не сделало бы возможным возникновение жизни, но эти звезды были параметрически «настроены» так, что, когда происходили взрывы, часть их содержимого рассеивалась в галактическом окружении. Из этих обломков в галактике начался процесс конденсации звезд второго поколения и только они – со структурой, подобной нашему Солнцу, – могли породить планеты, на которых появилась возможность зарождения жизни (при дальнейших благоприятствующих условиях).