Читать онлайн «Джон Р.Р.Толкиен. Биография». Страница 55

Найти подобные аллюзии не составляет труда. Вот лишь несколько самых ярких примеров: белый цвет символизирует добро, а чёрный — зло; гортанную речь орков можно интерпретировать как усиленный до предела немецкий акцент; наконец, можно ещё раз вспомнить «говорящее» соотнесение двух противоборствующих лагерей со сторонами света.

Несколько более тонкую примету аллегории можно обнаружить во 2-й главе книги II («Совет у Элронда») — в непростой и затяжной дискуссии о том, как следует поступить с Кольцом. Из речей персонажей явствует, что поборники добра оказались совершенно не готовы к войне, и даже такие могучие герои, как Гэндальф или Элронд, осознали угрозу, исходящую от Саурона, лишь недавно. Некоторые критики усмотрели в этом аналогию с тем, что Великобритания и другие члены антифашистской коалиции вступили в войну плохо подготовленными, несмотря на то, что нацисты наращивали военную мощь ещё с начала тридцатых. Главу «Совет у Элронда» Толкиен писал как раз в первые дни войны.

И, наконец, всевозможные аллегорические толкования породил предмет, вокруг которого вращается действие книги, — само Кольцо Власти. Рейнер Анвин первым выдвинул идею о сходстве его с кольцом Нибелунга из опер Вагнера. Толкиен в ответ язвительно заметил, что между ними, конечно же, очень много общего: оба они круглые.

При ближайшем рассмотрении все эти трактовки не выдерживают критики. Чёрный цвет ассоциировался со злом испокон веков — тот же Гитлер в выборе символического цвета для своего режима опирался именно на эту архаическую ассоциацию. Кроме того, от Германии до Балкан, на которых Толкиен помещал Мордор, довольно далеко. Оркский язык похож не только на немецкий, но и на множество других языков, а самих орков, смуглых и узкоглазых, принять за штурмовиков SS было бы трудновато. Одним словом, в своей аллегорической интерпретации «Властелина колец» Рейнер Анвин оказался даже дальше от истины, чем в гипотезе о связи толкиеновского Кольца с вагнеровским: Вагнер, по крайней мере, опирался на древний тевтонский миф.

Выдвигалось и предположение о том, что Мордор — это не Германия, а Россия. Точно известно, что с молодых лет и вплоть до самой смерти Толкиен относился к Советскому Союзу и коммунистам с большим подозрением. Он был далёк от политики, но Сталин вызывал у него глубокое недоверие даже в те годы, когда русские солдаты сражались с британцами и американцами бок о бок на фронтах второй мировой. И когда сразу же по окончании войны Советский Союз замкнулся в изоляции, Толкиен ничуть не удивился. Однако Россия сгодилась бы на роль Мордора лишь при условии, что Толкиен решил бы описать некую войну будущего, — а в сороковые годы такая перспектива казалась совершенно невероятной.

Толкиен заявлял, что вообще терпеть не может аллегории, и категорически отрицал присутствие каких бы то ни было аллегорий в своих книгах[161]. Близким друзьям он признавался, что черпал вдохновение в религии, но признать, что в сюжете «Властелина колец» отражено что-то помимо воспоминаний о его личном военном опыте, он отказывался наотрез. К примеру, он соглашался с предположением о том, что Сэм Гэмджи — это образ доброго, надёжного, верного и трудолюбивого солдата из рабочих. Но в проработке этого образа Толкиен опирался именно на воспоминания о первой мировой войне, и не следует забывать, что в основе «Властелина колец» лежал «Сильмариллион», большая часть которого была написана как раз после первой мировой.

Но на этом Толкиен не остановился. Он заявил, что не вкладывал во «Властелина колец» никаких экологических идей. Особенно его раздражали попытки сопоставить главу «Очищение Шира» с положением дел в послевоенной Англии. Но у всех, кто читал «Властелина колец» в начале пятидесятых, не без оснований возникали такие ассоциации. С 1940-го до начала 1950-х в Англии сохранялась система распределения пайков. После немецких бомбардировок многие остались без крова, и повсеместно возводили дешёвые типовые дома. Заводы работали сверхурочно, и проблемы загрязнения окружающей среды встали гораздо острее, чем в довоенное время. Процветали взяточники и спекулянты на чёрном рынке. И все эти беды весьма походили на то, что застали у себя дома хоббиты, вернувшиеся со своей войны.

Во что же нам верить? До какой степени «Властелина колец» можно считать аллегорией? И почему Толкиен так протестовал против аллегорического толкования его книги?

Единственный возможный ответ на эти вопросы таков: Толкиен не писал аллегорию сознательно, но ассоциации с реальным миром всё же проникали в текст помимо его воли. Параллели с современной историей в своей книге Толкиен заметил лишь после того, читатели стали на них указывать. Заметил — но не признал.

Пытаясь понять, почему же он отказался признать это, мы сможем лучше понять Толкиена как человека. Прежде всего, мир Средиземья для Толкиена был миром более чистым, нежели реальный, — миром, далёким от осквернённой Земли наших дней. «Сильмариллион», как мы помним, призван был стать «мифологией для Англии», а «Властелин колец» был тесно связан с «Сильмариллионом». Естественно, Толкиен не хотел, чтобы в глазах читателей его «высокий идеал», его величественный вневременной эпос, обесценился соотнесением с «грязными делишками» современности.

Кроме того, для протестов имелась и более личная причина. В тот период, когда Толкиен заканчивал работу над «Властелином колец», К.С. Льюис как раз написал первые книги из «Хроник Нарнии», с самого начала задуманные как аллегории. Толкиену не нравились эти книги, и сами мотивы, которыми руководствовался Льюис, были ему неприятны. Разумеется, Толкиен опасался, что комментаторы поставят «Властелина колец» в один ряд со аллегориями Льюиса. Он любой ценой стремился избежать подобных ассоциаций и, в особенности, сопоставления «Властелина колец» с ненавистной ему сказкой «Лев, колдунья и платяной шкаф».

Толкиен категорически отрицал влияние других писателей на его книги. На все вопросы поклонников, от чистого сердца осведомлявшихся, не вдохновлялся ли их кумир той или иной книгой, он отвечал отрицательно и, с годами, всё более и более резко.

Один из самых ярких тому примеров — «отречение» от писателя викторианской эпохи Джорджа Макдональда, которого Толкиен некогда называл «старой бабушкой»[162]. Книги Толкиена часто — и, должно быть, не случайно — сравнивают со сказками Макдональда[163]. И нельзя сбрасывать со счетов то, что Макдональнд был одним из любимых писателей К.С. Льюиса и оказал на него большое влияние[164]. Льюис, как и многие другие, полагал, что Толкиен также заимствовал кое-что у Макдональда, и даже упомянул об этом в своей рецензии на «Хоббита».