Читать онлайн «Вокруг трона Екатерины Великой». Страница 61

С угрюмым видом и явной холодностью к Орлову уселась княгиня за стол и лишь слегка поковыряла вилкой в тарелке, всем своим видом показывая, что никогда не стала бы делить трапезу с неродовитым да ещё и нахальным поручиком.

За столом она не сказала Орлову ни единого слова, хотя и он, и Екатерина весело переговаривались.

Двадцать лет после этого обеда Дашкова не разговаривала с Орловым. Не кланялся ей и он...

Но едва она выскочила из-за этого невыносимого для её родовой гордости стола, как тут же побежала за всем приглядывать, всё осматривать, всех распекать. Она приказала солдатам, выкатившим из подвала бочки с венгерским вином и пившим его, словно лёгкий русский мёд, немедленно вылить вино из киверов, куда они его набрали, и вкатить бочки обратно в подвал. Взамен она раздала все бывшие при ней мелкие монеты. Солдаты неохотно повиновались.

Екатерина Романовна бегала по петергофскому парку, где разместились гвардейцы, и, если где-то видела непорядок, шумела и обливала старших офицеров, а порой и солдат холодной водой насмешки и презрения.

В конце концов кто-то из офицеров попросил императрицу успокоить княгиню...

В тот же день, в седьмом часу вечера, войска отправились обратно в Петербург. Но теперь императрица уже не спешила, чтобы въехать в столицу возможно более торжественно.

Лёгкая конница на другой день, в светлое воскресенье, возглавила парадный въезд, за ней шёл императорский эскорт, за ними следовал весь придворный штат, в котором нашлось место и для Дашковой, и только потом ехала Екатерина снова в гвардейском мундире Преображенского полка как старейшей воинской части. За императрицей двигались измайловцы и семёновцы, артиллерия и три линейных полка.

Солнце светило так ярко, что золото на мундирах и белоснежные шарфы отсвечивали и кидали лучики в народ. По обеим сторонам улиц стояли горожане, уже успевшие повеселеть в одном из кабаков — все они были открыты и бесплатно поили солдат. Однако каких-либо беспорядков не было.

Торжественный перезвон колоколов заглушался порой полковой музыкой и громовым «Ура!», которым сопровождали Екатерину возбуждённые горожане — на всех крышах, в окнах, на заборах стояли петербуржцы и наперебой кричали славу новой императрице. На паперти церквей, соборов, часовен в полном торжественном облачении выходили священники и благословляли идущие мимо войска.

Белоснежный конь Екатерины медленным парадным шагом вёз императрицу. Блестящая свита придворных ехала на лошадях вслед за Екатериной, все лица были радостно возбуждены и тоже в такт с горожанами кричали славу новому царствованию.

Одна лишь Дашкова была угрюма и мрачна. Ей определили место среди свиты, а она всё устремлялась взглядом к одинокой всаднице, едущей впереди всех войск. Там, рядом с императрицей, должна была она находиться, там должна была принимать здравицу от народа.

Но нет! Она опустилась в число не самых родовитых, но блестящих лиц царской свиты, она была одна из многих.

Ещё там, на достопамятном обеде в Петергофе, княгиня поняла, что не она царит в сердце императрицы, что есть силы, которые совершили весь переворот и о которых она даже не знала: Екатерина не поделилась с нею секретом об Орловых. И теперь княгиня мучительно и злобно ревновала императрицу к Орлову, понимая, что он занял её законное место в сердце Екатерины.

Священники благословляли крестами войска, проходящие мимо многочисленных церквей, кропили их святой водой, и торжествующий гул города сливался с торжественным звоном колоколов.

Екатерина подъехала к Летнему дворцу, где уже собрались представители Сената и Синода, наследник престола и все, кто имел доступ во дворец.

Императрица проследовала прямо в придворную церковь, к молебну.

А княгиня отправилась домой, мучимая тревожными мыслями. Она хорошо понимала, что Орлов, ставший вдруг самым нежным другом Екатерины, не забудет распекавшего тона княгини, что так или иначе он постарается вытеснить её из придворного круга и из милостей императрицы.

В этом ей пришлось убедиться сразу же, едва она нанесла визит отцу, Роману Воронцову.

К нему приставили двух офицеров, стерегущих каждый его шаг. Рядом были два гвардейских полка, и надзиратели опасались каких-нибудь беспорядков в них из-за домашнего ареста Воронцова.

Княгиня тотчас нашла, что солдат, оставленных на постой в доме её отца, слишком много, и строго стала выговаривать одному из офицеров в своей всегдашней распекающей манере, ссылаясь на то, что императрица крайне благоволит к ней, Дашковой, и вынуждена будет сделать выговор и тем, кто арестовал её отца.

Всё было сделано так, как сказала княгиня. В доме Романа Воронцова оставили только нескольких солдат: распекающий тон Дашковой воздействовал на гвардейских офицеров...

Но на следующий же день, приехав в Летний дворец, княгиня со страхом увидела, как разговаривают с императрицей Орлов и тот из офицеров, что был приставлен к её отцу. Результатом этой интриги явилось то, что императрица холодно обошлась с Дашковой. Уже тогда заметила она на лице своей юной девятнадцатилетней пособницы черты скверного вздорного характера, которым так отличалась княгиня Дашкова.

Много лет спустя об этом её характере писали молоденькие сёстры Вильмот, приехавшие погостить в имение княгини. Они благожелательно относились к Дашковой, но сквозь строки писем проступает неодобрительный взгляд на неё.

«Посмотрели бы вы на княгиню, когда она в зените славы и богатства, владелицей необозримого имения, выходит на прогулку, или, говоря точнее, отправляется осматривать своих подданных!

Она одета в старое, заношенное коричневое платье, на шее платок, заношенный до дыр, — княгиня носит его уже восемнадцать лет и будет носить до самой смерти, так как он принадлежал её подруге — миссис Гамильтон. Княгиня оригинальна во всём, манера её речи своеобразна. Она всё умеет делать — помогает каменщикам возводить стены, собственными руками прокладывает дороги, кормит коров. Она сочиняет музыку, поёт и играет на музыкальных инструментах, пишет статьи, лущит зерно, поправляет священника в церкви, если тот неточен в службе, в своём театре исправляет ошибки актёров. Она доктор, аптекарь, ветеринар, плотник, судья, адвокат — одним словом, княгиня ежечасно совмещает несовместимое. Она ведёт переписку с братом, занимающим первый пост в империи, обсуждая с ним политические вопросы, с литераторами, философами, поэтами, со всеми родными, и притом у неё остаётся ещё уйма времени... По-английски говорит она чудесно, неправильно, как ребёнок, но с необычайной выразительностью, Ей всё равно — говорить по-французски, по-русски или по-английски, и она постоянно смешивает эти языки в одном предложении. Говорит она по-немецки и по-итальянски тоже хорошо... Мысли её постоянно возвращаются ко двору, кабинету, туалетной комнате и будуару Екатерины... Главная зала в Троицком украшена громадным портретом Екатерины на коне, в мундире, изображённой в день свержения с трона её мужа. Княгиня говорит, что сходство очень велико. Портреты Екатерины есть в каждой комнате...»