Читать онлайн «Служба в сталинском ГРУ И побег из него. Бегство татарина из разведки Красной армии». Страница 48

Через несколько километров мы встретились с другим полком, остановившимся на ночь на своем марше по дороге. Я оставил грузовик, нагруженный войсками, раненными и мертвыми, здесь и продолжил дорогу к Раате на танке без дальнейших происшествий. Отсюда штабная машина доставила меня в Ухту, где я сообщил армии подробности происшедшего и нехватках в Сорок Четвертой.

Что-то через несколько недель, в начале 1940 года, начальник штаба приказал мне сопровождать его в штаб нашего северного корпуса, к которой были приписаны Сорок Четвертая и Сто Шестьдесят Третья дивизии. Нашим пунктом назначения был КП корпуса на восточном берегу Кианта Ярви, в нескольких километрах к северу от Суомуссалми. Целью поездки было взять корпус и Сто Шестьдесят Третью для направления их операций в поддержку Сорок Четвертой.

Мы никогда не достигли КП и наша задача не была выполнена. Когда мы достигли местности, где предполагался стоять КП, то обнаружили здесь большой беспорядок. КП был покинут. Корпус был на полном отступлении к озеру, к северу и востоку. Так и было со Сто Шестьдесят Третьей, но для этой дивизии это было больше бегством, чем отступлением. Я, младший офицер, был удивлен, что начальник штаба армии не подозревал, что такой беспорядок был неизбежным.

Он и я также начали отступать.

Наконец, мы установили местоположение штаба корпуса на марше и присоединились к нему в отступлении на озеро, которое последовало после неудачной попытки Сто Шестьдесят Третьей взять Суомуссалми. Я никогда не представлял такое беспорядочное отступление: кони, артиллерия, люди, бегущие в каждом направлении, пытавшихся пересечь границу. Чтобы делать вещи еще хуже, финские самолеты атаковали бегущие соединения. Большие отверстия были взорваны на льду озера, по которому мы продвигались. Много десятков людей и много материала были поглощены холодными водами, открытыми бомбами.

На плохом пути назад я лично встретился с Мехлисом впервые. Он был со штабом корпуса, возможно, в поиске боевых наград подобно мелким комиссарам. Что еще он мог делать здесь, было вне моих представлений. Он был реальным хозяином армии. Он один имел связи, чтобы достать оборудование, снабжение, войска, если это необходимо. Он должен был ехать обратно в Ухту. Там и только там, он мог что-то предпринять по поводу плохой судьбы, которая грозила армии.

Во время отступления Мехлис спросил меня о Сорок Четвертой. Поскольку наши дни, если не часы, возможно, были считанными, я говорил ему довольно прямо. Я сказал ему, как были прекрасны солдаты в той дивизии, но как они не были адекватно подготовлены для боев на данной местности. Я говорил ему о нехватке правильных карт и правильной разведке о противнике. Я говорил ему об отсутствии лыжных войск в нужных местах в нужное время.

Мехлис не реагировал на это, как на дерзкий взрыв, а выслушал меня. И я зауважал его высоко, как человека. Хороший тип еврейского интеллектуала, он имел широкий и высокий лоб и его глаза были большими, посаженными глубоко и он выглядел чрезвычайно интеллигентным человеком. Его манеры были городскими, его голос был низким и модулировал.

Большинство этого разгромленного корпуса и дивизии смогло переправиться через границу без дальнейших серьезных происшествий, хотя вся корпусная артиллерия, половина войск Сто Шестьдесят Третьей и почти все их снаряжение были потеряны.

Через четыре дня наш путь на озеро и через два дня после возвращения в Ухту, мы получили очень плохую весть, что Сорок Четвертая была уничтожена или, как говорило официальное сообщение, «более семисот человек преодолели все трудности» и смогли дойти назад до Раате.

Мехлис назначил комиссию для расследования катастрофы. Он был обязан это делать. Это была его армия и он уже потерял почти один из его двух корпусов.

Я, несомненно, потому, что так говорил искренне на озере, был сделан председателем комиссии. В ней было еще два члена, начальник контрразведки и представитель НКВД разгромленного корпуса; и комиссар при Мехлисе. Как курсант Академии Генштаба, я полагался, что имею технические знания для расследования, в то время как присутствие других двух людей было необходимо для придания веса комиссии.

Мы направились в штаб северного корпуса. Оттуда в штаб Сто Шестьдесят третьей и, наконец, к остаткам уцелевших Сорок Четвертой. Среди уцелевших были командир дивизии генерал Виноградов и его комиссар Гусев.

После опроса десятков людей из трех соединений, мы составили рапорт. Мы перечислили в качестве принципиальных причин катастрофы: отсутствие координации со Сто Шестьдесят Третьей на правом фланге; плохая организация штаба армии; отсутствие необходимого количества пулеметов и другого автоматического оружия; и отсутствие поддержки лыжными войсками. Другими причинами были скудная разведка местности и методов противника; плохие карты, неадекватное обучение — почти все, что мы узнали, изложили в подробных деталях.

Мехлис переправил наш рапорт в военный трибунал, приказав жестоко наказать Виноградов и Гусева, которые никогда не должны быть возвращены на свои посты. Суд состоялся почти по рецепту нашего рапорта. Два человека были найдены виновными в измене и подлежали к смертной казни.

Через день после этого, как председатель комиссии по расследованию, я должен был ехать в Раате, чтобы присутствовать при казни. Генерал и комиссар были поставлены перед расстрельной командой контрразведки (НКВД) и расстреляны. При казни перед ними были поставлены семьсот уцелевших Сорок Четвертой.

Вместе с уцелевшими был никто иной, как мой бывший комиссар Николаев. Он физически и умственно рухнул. Он постоянно плакал, бессвязно бормотал, слепо стрелял по сторонам и скоро был отправлен в психиатрическую больницу. Николаев был одним из многих комиссаров, слишком многих комиссаров, которые смогли дойти до Раате. Наш рапорт отметил, как эти типы срывали свои знаки отличия со своих форм, боясь плена, и затем бежали как обезумевшие животные через леса. Наш рапорт также упоминал, как линейные солдаты стояли и сражались до почти последнего человека, стреляя из-за горок из тел своих падших товарищей.

Этот отчет оказался почти чрезмерным для моей карьеры, почти даже для моей жизни. Мехлис приказал мне составить рапорт в оригинале, снять одну копию, и доставить их только лично ему.

Через неделю, после того, как я все выполнил и когда Виноградов и Гусев уже были под землей, пришел приказ спешно явиться в канцелярию Мехлиса. Я нашел его в ужасном бешенстве, запинавшегося и почти не контролировавшего себя.

«Вы идиот», вскричал он на меня, «я собираюсь поставить вас перед трибуналом. Я собираюсь вас расстрелять. Незаконно и, может быть, преднамеренно, вы дали копию рапорта по расследованию НКВД. Она, возможно, сейчас в Москве, в руках Берии».