Читать онлайн «Служба в сталинском ГРУ И побег из него. Бегство татарина из разведки Красной армии». Страница 41

Это было жуткое время. Я пытался погрузиться в книги и лаборатории, но каждый вынужден был принимать участие в этом процессе, если он хотел выжить. Система чисток была наиболее гибельной и неизбежной. Смерть была единственным выходом, чтобы избежать их. Питая отвращение, как член партии, я должен был также участвовать в этом процессе.

Это был предписанный метод: где-то в верхах партийного эшелона было решено, чтобы чистка затронула 50 процентов членов партии. Приказы по квотам для обвинения и уничтожения спускались к нижним эшелонам, затем еще ниже, в партийные ячейки, во все другие организации, военные и гражданские. По рецепту приказов, отдельные партийные подразделения собирались для определения нужных обвинений против кандидатов на изгнание.

Мое знание в этой жуткой области ограничено лишь операциями по чистке в пределах своего военного подразделения. У нас ставились вопросы, в основном, такого типа. Справлялся ли кандидат достаточно со своими обязанностями? Был ли он когда-либо за пределами страны и по какому делу? Каково его происхождение? Были ли его жена или родственники связаны со старым режимом? С религией? С купцами? С интеллигенцией? Критиковал ли когда-либо генеральную линию партии? Стоял ли он на стороне Троцкого, Зиновьева, Бухарина? Критиковал ли он Сталина? Был ли замечен в пьянке, в сексуальном отклонении?

Абсолютно все подробнейшим образом проверялось у кандидатов, поскольку они обычно были из высшего персонала. Затем их звали на закрытое заседание, ставили на сцену и спрашивали: «Ты сделал то и то, что еще сделал?» Бедная жертва отрицала некоторые обвинения, может быть, все, но некоторые из них признавал. Это уже было более чем достаточно. Их дела направлялись в НКВД и их арестовывали, одного за другим. Обычно, НКВД брал их в полночь и сажал в черные автомобили прямо из их домов или квартир. Затем, на следующий день, объявляли, что такой-то инженер или командир арестован как «враг народа» или «шпион». Иногда ограничивались объявлением, что они «предатели». Многих казнили без промедления. Многих отправляли в трудовые лагеря, где смерть, приходила к ним медленно, но, в конечном счете, делала свое дело. Все их имущество, как бы оно не было малым, конфисковалось; их семей изгоняли из их домов и квартир, их имена клеймил позором бесчестия.

Таким образом, в моей академии, партийная ячейка, членом которой я состоял, «вычистила» командира академии, четырехзвездного генерала Полищука; моих одноклассников Клингера, Мейера и Шулъмана (все они имели иностранное происхождение); многих и многих других отправила в забвение.

Я благодарю бога за то, что Тамара была со мной в эти ужасные времена. Иначе, уверен, я потерял бы контроль над собой. Когда я не мог себя сдерживать после таких мерзких собраний, она брала мои руки в свои и успокаивала меня. Лишь затем она говорила. Она говорила, очень мягко: «Исмаил, я ужасно, ужасно сочувствую тебе. Мы живем в жестокое время среди жестоких людей. Мой народ однажды погибал в погромах этих людей. Ты и я не собираемся умирать. Мы собираемся выжить. Все время не может быть так плохо, даже здесь». Спасибо тебе, Тамара, спасибо.

Так шла жизнь. В 1936 году, в мой последний год в академии, я подал заявление в адъюнктуру электротехнического и радиоконтрольного исследовательского отдела Сигнального Научно-исследовательского Института в Москве. Моей целью было стать первоклассным исследовательским инженером, проводить время в лаборатории и в области, чтобы читать, думать, конструировать, испытывать и находить решения для многих проблем для армейской связи.

Мое заявление было удовлетворено, не думаю, только из-за моего прохождения через чистку, хотя это тоже должно было быть учтено. Тамара и я надеялись, что наши ассоциации с этим террором закончатся с нашим переездом в Москву в августе 1936 года.

На некоторое время эта надежды оправдались. Нам дали комфортабельную двухкомнатную квартиру с кухней и ванной. Тамара опять возобновила свои связи со своей сестрой и другими родственниками и друзьями. Она вновь нашла свой мир музыки, театра и оперы и была счастливой. Она не работала, ограничивалась поддержанием порядка в квартире. Моя зарплата была достаточной.

Я тоже был очень счастлив в институте, обрадованный возможностью иметь целых два года, как я верил, для чистой исследовательской работы. Здесь надо было еще многое делать. Имеющиеся в наличии модели передвижных радиостанций Советской Армии были устаревшими, их размеры были огромными, их вес ужасным, их диапазон был весьма ограничен, их частоты были длинными, их вещающие системы были мешковатыми, их лампы и составляющие компоненты нуждались в модернизации. Настало время для переоценки всей области военной радиосвязи, для перестройки все сети армейских радиостанций, начиная с тех, которые были в штабах фронтов и армий, и кончая теми, которыми пользовались в батальонах, ротах и в отдельных танках. Времени было в обрез. Германия становилась все сильнее и сильнее. Гитлер уже заключил пакт с Японией, пакт, который был направлен против Советского Союза. Лишь наивный верил, что конфронтация с Германией слишком далека.

Я был слишком наивным, думая, что одно лишь передвижение из Ленинградской академии в Московский институт избавит меня от всех забот по чистке. В течение нескольких месяцев после моего приезда в институт я внезапно сделался исполняющим обязанностей начальника отдела. Мне, относительно молодому и неопытному инженеру-капитану, был дан пост, на который обычно назначался полковник.

Причина моего молниеносного возвышения на эту должность, которую я не заслужил и не заработал, была проста. Чистка, хотя поздняя, по сравнению с ленинградской, начала править бал в институте.

Когда я приехал, в Москве шли первые крупные показательные процессы по делу Зиновьева и многих других десятков людей, которых обвиняли в попытке убить Сталина. Когда многих из них вынесли приговоры и казнили, я питал иллюзии, веря, что буря миновала военных и политиков. Я не мог быть настолько не прав.

Первым, с кем расправились в институте, был заместитель директора, инженер-генерал. Следующим в списке были начальники отделов, включая полковника, который был руководителем радиофакультета в Ленинградской академии. Наконец, инженер-полковник Кузнецов, начальник моего отдела, присоединился к этому списку. Вот это и было причиной моего «достижения» в деле продвижения.

Одновременно с назначением начальником отдела, мне дали новое жилище, прекрасную трехкомнатную квартиру, опять с кухней и ванной, которые были роскошью, предназначенной для немногих в те времена в Советском Союзе.