Читать онлайн «Битвы Третьего рейха. Воспоминания высших чинов генералитета нацистской Германии». Страница 74

Прежде всего я отдал приказ всем частям к югу от реки Зее, протекавшей в районе Авранша, организовать оборону южного берега. Частям на востоке я приказал оставаться на месте до прибытия 116-й танковой дивизии, которое ожидалось ночью. После этого они должны были присоединиться к контратаке. Но только 116-я дивизия так и не появилась – по пути ее повернули на другой участок, представлявшийся более опасным. Утром 31-го американские танки двинулись к населенному пункту Брески, расположенному на реке Зее в 15 километрах от Авранша. В это время мой штаб размещался к северу от Брески – этот фланговый удар едва не отрезал нас от остальных. Все офицеры штаба целый день находились на боевых позициях. К счастью, американцы не проявили особого упорства.

В течение следующих двух дней я получил подкрепление в виде двух дивизий, почти полностью укомплектованных. Да и 116-я танковая дивизия наконец добралась до нас. После этого я объединил все, что осталось от семи дивизий, в одну и отдал приказ остановить прорыв между Брески и Вирой, а также задержать ожидаемый удар американцев из Авранша. Танковый корпус генерала фон Функа должен был нанести мощный контрудар. В дальнейшем фон Функ даже получил подкрепление – чтобы обеспечить танковый удар большего масштаба, силами всех имеющихся танков из 5-й танковой армии Эбербаха».

Далее Элфельдт описал ситуацию после того, как танковый удар не достиг Авранша, а его левый фланг оказался в угрожающем положении. Он отодвинулся на восток. Отступление оказалось серьезно затруднено, потому что танки шли через его линию фронта, создавая неразбериху. К счастью, натиск американцев на его участке фронта оказался не слишком сильным – 3-я армия Паттона двигалась по широкой дуге. «Войска 1-й американской армии на моем участке фронта с точки зрения тактики вели себя совсем не умно. Они не использовали представляющиеся возможности и несколько раз упустили шанс отрезать мой корпус от основных сил. Так что угроза с воздуха беспокоила меня куда больше.

К тому времени, как мы вышли на Орн, фронт сузился, и штаб корпуса временно был переведен в тыл. Но уже утром к югу от Фалеза прорвались канадцы, и мне было приказано сформировать фронт и остановить их. Войск для этой цели у меня было очень мало, а связи не было вообще. Канадская артиллерия весь день обстреливала мой штаб, но, хотя и выпустила более тысячи снарядов, существенного урона не нанесла. По стечению обстоятельств все они падали вокруг домика, где я находился, но ни одного прямого попадания. Днем я все-таки сумел восстановить непрерывную линию, но при этом мог видеть за своим правым флангом британские танки, которые двигались по противоположному берегу реки Дивс по направлению к Труну. Таким образом путь к отступлению для нас был закрыт.

На следующий день я отдал приказ прорываться на северо-восток, то есть «за спиной» этих танковых сил. Вскоре стало ясно, что такой маневр невозможен – англичане были слишком сильны. Поэтому я предложил командующему армией генералу, чтобы мои войска передали в распоряжение генерала Мейндля, командира парашютно-десантных частей, чтобы помочь им совершить прорыв в районе Сен– Ламбера, то есть на юго-восток. Мне казалось, что один сильный удар имеет больше шансов на успех, чем несколько более слабых. Мейндлю удалось вырваться, но, когда на следующее утро я прибыл в Сен-Ламбер, проход уже снова был закрыт. Я сделал попытку прорваться с боем, использовав все оставшиеся у меня силы – несколько танков и пару сотен человек. Вначале нам сопутствовал успех, но затем мы столкнулись с частями 1-й польской танковой дивизии. После двухчасового сражения у нас подошли к концу боеприпасы. Пехотинцы, следовавшие за нашими танками, сдались, и я остался с горсткой людей на отрезанном острие клина. Положение было безвыходным, и нам тоже пришлось сдаться. Командир польской дивизии был очень приятным человеком и настоящим джентльменом. Он даже отдал мне свою последнюю сигарету. Его дивизия тоже находилась в сложном положении, у них закончилась вода».

Мне было очень интересно мнение Эльфельдта о немецком солдате Второй мировой войны в сравнении с солдатом периода Первой мировой. Должен признать, что его оценки сильно отличались от данных Блюментритом. «Пехота была так же хороша, как и в прошлой войне, а вот артиллерия стала намного лучше. Улучшилось оружие, усовершенствовалась тактика. Но были и другие факторы. В последние два года Первой мировой моральный дух армии был подвержен социалистическим идеям, по сути своей пацифистским. В этой войне идеи национал-социализма имели обратный эффект – они укрепляли мораль».

Вопрос о дисциплине в двух войнах оказался более сложным. «Национал-социализм делал людей фанатиками – на дисциплину это имело двоякий эффект. Но отношения между офицерами и солдатами были значительно лучше, чем в прежней армии, а это укрепляло дисциплину. Улучшение отношений произошло частично благодаря новой концепции дисциплины, основанной на опыте Первой мировой войны и насаждаемой в рейхсвере, а также из-за того, что широко распространившиеся идеи национал-социализма сократили дистанцию между солдатами и офицерами. Простые солдаты проявляли больше инициативы и нередко демонстрировали свои способности и смекалку, особенно в мелких стычках с врагом, чего не было в прошлой войне». Мнение Элфельдта по этому вопросу в целом совпало с точкой зрения британских командиров, которые часто отмечали, что немецкие солдаты, действуя в одиночку или небольшими группами, превосходили своих противников. Этот вердикт являл удивительный контраст с опытом 1914–1918 годов, а также с широко распространенным мнением о неспособности немцев к индивидуальным действиям. Поскольку идеи национал-социализма в основном пробуждали стадные инстинкты, было бы естественным предположить, что поколение, впитывавшее их с самого раннего возраста, будет проявлять меньше индивидуальной инициативы на поле боя, чем их отцы. Я спросил Элфельдта, может ли он объяснить это противоречие. Он ответил, что сам удивлен, но после некоторых размышлений добавил: «Возможно, это как-то связано со скаутским воспитанием, полученным этими молодыми людьми в гитлеровских молодежных организациях».

Вопрос о сравнении немецких солдат двух войн всплыл еще раз в беседе с Хейнрици, Рёрихтом и Бехтольшеймом. Хейнрици считал, что немецкая армия в первой войне была лучше обучена, но не был согласен с тезисом об улучшении дисциплины. Рёрихт и Бехтольшейм согласились, а первый добавил: «Армии был необходим более длительный перерыв между польской и западной кампаниями, чтобы дать людям время на подготовку, в первую очередь я имею в виду призывников. Это я точно знаю, поскольку возглавлял соответствующее подразделение в Генеральном штабе. Моральный дух и дисциплина на завершающей стадии этой войны по сравнению с ее началом значительно укрепились. В 1916–1918 годах моральный дух солдат подвергся влиянию социалистических идей, предполагавших, что армия ведет захватническую войну. Зато в этот раз солдаты до самого конца сохранили непоколебимую уверенность в правоте Гитлера, невзирая ни на что».