Читать онлайн «Великий Сталин». Страница 39

– Итак, господа, для изучения туркестанских руд необходимы 500 рублей.

– А наш запрос в правительство? – поинтересовался профессор Ферсман.

– Недавно получен очередной ответ – денег в казне нет. Собственно, господа, как вы знаете, правительство отказывает нам вот уже два года.

Читатель! Богданович не оговорился, и здесь нет описки. У царизма не находилось ПЯТИСОТ РУБЛЕЙ на экспедицию. А по росписи государственного бюджета на 1913 год последний царь России Николай II получал 16 миллионов на нужды Министерства Императорского двора, да ещё 4 миллиона 286 тысяч 895 рублей «на известное его императорскому величеству употребление».

И это – не считая его доходов от личных земель и прочего.

И это – только царь! А ведь была ещё и свора великих князей и прочих бездельников из «августейшей фамилии».

Таким вот был кандидат телеканала «Россия» на первое место в русской истории…

Богданович уныло поблёскивал очками, и тогда встал академик Крылов, математик и кораблестроитель. Тоном твёрдым и раздраженным одновременно он сказал:

– Что касается Туркестана, тут всё просто – вот пятьсот рублей. Для спасения армии, погибающей от отсутствия снарядов.

– А Алтай? – не унимался Ферсман.

– С Алтаем сложнее… – Крылов задумался, потом ответил: – Карл Иванович не указал, что рудники находятся на землях великих князей Владимировичей…

И вдруг взорвался:

– Это чёрт-те что! Царская семья захватила в свои руки ещё и вольфрамовые месторождения Забайкалья! Вот где уместна реквизиция или экспроприация…

Неловко протиснулась в заседание комиссии тишина, но тут же перешли, впрочем, к другому вопросу. Насчёт пятисот рублей было занесено в протокол, а вот насчёт династии…

Эта ситуация полностью документальна вплоть до диалога… Так что вольно было американцу Грэхэму обвинять Сталина в «безумных темпах» индустриализации и коллективизации.

Темпы определялись простым расчётом.

Вот 1929 год с его крестьянством уровня прошлого века и наукой – уже ушедшей от былой неприкаянности при царе, но ещё не ставшей крупной производительной силой.

А вон там – год 1939-й. Год, по трезвым оценкам, выводящий мир в эпоху нового серьёзного военного противостояния.

Разница – всего десять лет.

За этот срок надо было пройти путь от сохи до танка Т-34, штурмовика «Ил-2» и мобильных систем реактивной артиллерии БМ-13, более известных как «катюша».

А ещё надо было от подола рубахи вместо носового платка прийти к массовому владению этой техникой, к сотням тысяч лётчиков, танкистов, авиамехаников, радистов.

Так что глупости писал «скрупулёзный – как его кое-кто аттестует – исследователь истории советской науки» Грэхэм. Темпы-то были взяты с умом, да вот задачи такими темпами надо было решить безумно сложные!

Но – надо.

И можно лишь удивляться тому, насколько остро Сталин – с его всего-то духовной семинарией, прошлым боевика, профессионального ссыльного и бегуна из ссылок – понимал необходимость для страны мощной науки.

Не вообще понимал, а понимал практически, вот прямо сейчас.

Ведь не сами по себе начали расти в СССР научные центры всего спектра знаний! Они создавались по постановлениям Политбюро ЦК партии большевиков.

Тот же академик Крылов, ставший, как и Ферсман, и Вернадский, членом Академии наук СССР, знал, что говорил, когда говорил вот что:

«Русская наука в прошлом не пользовалась уважением царского правительства. Тогда учёный-одиночка работал в основном «на свою науку». Сейчас учёный работает на народ: он решает задачи гигантского строительства, он создаёт новую промышленность, новую технику. Впервые в нашей стране учёный стал подлинно государственным деятелем».

Но кому нужны были такие государственные деятели? Троцкому? Зиновьеву? Им были нужны деятели новой революции, революции как минимум в европейском масштабе, а не отечественные учёные в области фундаментальных и прикладных наук.

Нет, не стараниями троцкистов готовились те постановления Политбюро ЦК, которые давали начало академическим институтам: Энергетическому, Геологическому, Палеонтологическому, Зоологическому, Институту химической физики, Ботаническому, Институту генетики, Институту географии, Институту физиологии растений, Физическому, Институту общей и неорганической химии, Институту физических проблем, Институту органической химии, Математическому, Микробиологии, Институту горючих ископаемых, Институту биохимии, Коллоидно-электрохимическому, Институту эволюционной морфологии и палеозоологии…

Это только новые институты только Академии наук СССР только за пять лет, с 1930-го по 1934-й.

И за этим блестящим перечнем стоял именно сталинский – лично сталинский взгляд на то, чем должна заниматься страна: дискуссиями о строении партии или работой под партийным руководством.

Вот бы такой взгляд на отечественную науку – да нынешним «россиянским» «лидерам»!.. Но уж чего не дано – того не дано…

Пётр Капица пробыл в Кембридже у Резерфорда тринадцать лет. В 1934 году ему намекнули из дому: «Пора бы и честь знать». Отдадим Капице должное – он вернулся в СССР и сразу же стал крупной фигурой в теоретической и прикладной физике, директором Института физических проблем Академии наук.

Вот как писал он Сталину и Молотову о проблемах с материальной базой этих проблем: «Какое же Вы правительство, если не можете заставить построить?»

Тираны такой запальчивости не прощают, а Сталин против такой критики не возражал, потому что за ней стояло не мелочное самолюбие позёра, не брюзжание завистника и не злорадство скрытого врага, а деловое желание увидеть поскорее построенными новые лаборатории, установки, цеха. Желание делать новую науку новой державы.

И во имя этой же цели Сталин умел видеть разницу между, скажем, Львом Давидовичем Троцким и Львом Давидовичем Ландау. Первый показывал кукиши Сталину, а внешний мир видел кукиши в сторону СССР.

И это было не прощаемо.

Второй держал фигу Сталину и Советской власти в кармане. Однако при этом в Харькове, в Украинском физико-техническом институте, основанном в 1928 году, он был занят хотя и особого рода, но тоже строительством. Строительством нового знания.

И этого оказывалось достаточно для того, чтобы враждебный социализму Ландау мог продолжать работать.

В 1932 году из Харькова на имя Сталина, Молотова и Орджоникидзе ушла телеграмма директора Украинского физико-технического института (УФТИ) Обреимова: