Читать онлайн «Артемий Волынский». Страница 66

Всё это препятствовало складыванию сословной солидарности, что осознавалось просвещенными современниками. Князь М.М. Щербатов сетовал на упадок «духа благородной гордости и твердости» дворян, оставшихся под самодержавным произволом «без всякой опоры от своих однородцов». Так было и у Волынских: члены «фамилии» (включая нижегородского вице-губернатора Ивана Михайловича) не делали карьеру с помощью кабинет-министра и не были приближены ко двору. Сам Артемий Петрович в процессе «восхождения» нуждался в благожелательном отношении влиятельных персон и, по его словам, «стремился быть под первыми» — сначала заручился поддержкой С.А. Салтыкова, затем — К.Г. Левенвольде и Э.И. Бирона.

Эти отношения не отличались прочностью — из-за карьерного роста самого Волынского и изменения придворного счастья его «патронов». Если в начале своего пути Артемий Петрович прибегал к заступничеству «дяди» Салтыкова, то к 1735 году они поменялись ролями. Семен Андреевич хотя и оставался обер-гофмейстером, но был явно не в «кредите» и находился вдали от двора — на посту главнокомандующего в Москве. В сохранившихся письмах Волынский по-прежнему называл его «милостивым государем отцом», но родственной теплоты не было и в помине. Артемий Петрович коротко уведомлял адресата о своих «конюшенных» делах и не просил, а скорее давал поручения: узнать, как обстоят дела у племянницы Елены, «отрешить» от управления ее хозяйством майора Ивана Колычева, пристроить в город Скопин «управителем» дворцовой волости Ивана Чернцова. «Дядя» же в ответных письмах больше не поучал своего корреспондента, как раньше, а высказывал опасения, что тот на него может быть за что-то «сердит»{340}. Можно, пожалуй, сказать, что сановный «дядя» был достаточно далек от вознесшегося «племянника» — настолько, что следствие в 1740 году им даже не интересовалось.

Люди, окружавшие в последние годы Артемия Петровича, находились в разной степени близости к нему. Первый круг образовали его «конфиденты»: капитан флота и советник Экипажмейстерской конторы Андрей Федорович Хрущов (1691—1740); уже знакомый нам архитектор, полковник и гофбау-интендант Петр Михайлович Еропкин (1690-е — 1740); обер-прокурор Сената генерал-майор и генерал-кригскомиссар Адмиралтейства Федор Иванович Соймонов (1692—1780). К ним можно добавить также тайного советника и президента Коммерц-коллегии Платона Ивановича Мусина-Пушкина (1698—1742?) и генерал-майора и советника Военной коллегии Степана Лукича Игнатьева (7—1747). По показаниям дворецкого Кубанца, «в опеке» у министра состояли бывший командир астраханского порта, затем директор Московской адмиралтейской конторы, контр-адмирал, советник Адмиралтейств-коллегий и начальник Морской академии князь Василий Алексеевич Урусов (около 1690 — 1741) и капитан гвардии Василий Чичерин.

Только Еропкин «имел свойство» с Волынским через Нарышкиных. С ним, как мы знаем, Артемий Петрович был знаком давно. Еще раньше он должен был познакомиться со служившими в 1720-х годах на Каспии капитанами Урусовым и Соймоновым. Однако все они состояли на службе давно и «вышли в люди» самостоятельно. Во всяком случае, у нас нет оснований полагать, что чины (полковника у Еропкина в 1728 году, капитан-командора у Урусова в 1730-м, капитана флота у Хрущова в 1732-м, обер-штер-кригскомиссара у Соймонова в 1733-м, бригадира и генерал-майора у Игнатьева в 1727 и 1734 годах) получены ими при участии Волынского. Но к середине 1730-х их пути пересеклись в столице. С.Л. Игнатьев в 1734 году стал оберкомендантом Петербурга, а в 1735-м работал вместе с Волынским в следственной комиссии по делу вице-губернатора Жолобова. Он же вместе с П.И. Мусиным-Пушкиным был определен в 1739 году в комиссию, созданную для устройства конных заводов во владениях «синодального ведомства»{341}. Хрущов в 1735 году был отправлен с В.Н. Татищевым в Сибирь «для надзирания рудокопных заводов» и по возвращении служил вместе с Соймоновым в Адмиралтействе. Последний же наряду с Еропкиным в 1737 году вошел в число членов «Комиссии о Санкт-Петербургском строении»{342}, составившей генеральный план застройки столицы, в основу которого была положена трехлучевая система улиц-магистралей.

Соймонов к тому времени был уже связан с влиятельным обер-егермейстером. Кажется, не случайно Федор Иванович был пожалован в обер-прокуроры Сената «в ранге генерал-майора» 11 апреля 1738 года, почти одновременно с назначением его «патрона» кабинет-министром{343}; немедленно началось «наступление» на президента Адмиралтейств-коллегий Н.Ф. Головина.

Все «конфиденты» были членами старых фамилий, людьми одного поколения, хорошо образованными, но ниже по чину и придворному «кредиту», чем Артемий Петрович. Поэтому им приходилось приспосабливаться к привычкам «патрона». Часто посещавший Волынского в связи с постройкой «Ледяного дома» Еропкин рассказывал на следствии, как тот работал над своим сочинением зимой 1739/40 года: «Понеже Волынский некоторые дни сыпал после обеда временем пополудни часу до восьмого, то надлежало его дожидаться, по которых мест встанет… Около Рождества вошел я к нему в спальню, в которой он тогда писал, и были при нем дети его и прочие девицы родственницы его и служители, всех человек около десяти…» — и хозяин дома читал им только что написанные части проекта.

Но всё же их отношения (за исключением, пожалуй, Игнатьева и Чичерина) можно считать не только «клиентскими», но и дружескими. Волынский поручал «конфидентам» написание и обработку текста его «генерального рассуждения». Хрущов подбирал озвученные Волынским мысли «пункт к пункту», Соймонов делал дополнения по морской части, Еропкин редактировал текст и сочинял «картину рода» кабинет-министра, которую потом красками писал будущий статс-секретарь Екатерины II, а в 1740 году скромный переводчик Академии наук Григорий Теплов. Их «дружба фамилиарная» (по определению следствия) являлась тесным интеллектуальным общением единомышленников. Кажется, необычность такого явления в придворной среде лишь усиливала его восприятие окружением Анны Иоанновны как опасного заговора.

Несколько выпадали из этого круга владелец 9,5 тысячи душ, тайный советник, сенатор, президент Коммерц-коллегии, начальник Канцелярии конфискации и Коллегии экономии Платон Мусин-Пушкин и член Военной коллегии, исправный служака, но не боевой генерал Степан Игнатьев. Граф Платон Иванович в сочинении проекта не участвовал, хотя и предоставлял Волынскому документы и ведомости Коммерц-коллегии и присутствовал на застольных беседах, за что и попал под суд вместе со всей компанией. Кроме того, Мусин-Пушкин на следствии заявлял, что не хотел «быть доводчиком» на министра и посещал его, уже находившегося под домашним арестом.