Читать онлайн «Уильям Шекспир. Гений и его эпоха». Страница 63

Чересчур изобильно и питательно — сверх меры. На пиршестве могли подавать немало таких блюд, со сладкими и кислыми компонентами, и при этом ни единого зеленого листочка. Мужчины и женщины полнели, и им приходилось принимать слабительное и делать кровопускания. Люди часто болели цингой, которую вызывает недостаток витамина С.

Сомнительно, орошал ли Уилл рот водой после потребления подобного «монастырского пирога», но также сомнительно, ел ли он что-то еще, помимо сдобренного специями мяса или рыбы с хлебом (обычно грубого помола, а не обесцвеченную кашицеобразную пародию, пришедшую ему на смену), овощей в меню не было. Картофель появился, но был очень дорог. Специи употребляли в большом количестве, особенно зимой, чтобы придать особый вкус подсоленному мясу, они плохо действовали на внутренние органы. Верховая езда являлась хорошим упражнением для печени, и все обильно потели (как правило, при приветствии у людей были влажные ладони). Эль был превосходным, но все испытывали жажду и пили его слишком много. Кожу никогда не подвергали воздействию солнечных лучей. Мыться и принимать ванну считалось скорее опасной, чем здоровой процедурой, а блохи и вши были привычными спутниками. Зубы от обилия сладкой пищи подвергались кариесу, а обязанности дантиста исполнял парикмахер в свободное от основной работы время. Но в целом можно сказать по зрелом размышлении, что мужчины и женщины шекспировского времени в массе своей имели такое же здоровье, как и мы. Их не отравляли химические спреи и экспериментальные гормональные средства, автомобили не загрязняли их воздух. Они были физически активны. Мы были бы счастливы, мне кажется, если бы могли, воспользовавшись машиной времени, заставить их есть странный салат, приготовленный по современному американскому рецепту. Секрет выживания в те дни был предельно прост: постарайся не умереть в детстве.

Если нас волнует образ жизни Шекспира, то только потому, что, как нам кажется, он недостаточно заботился о восполнении потерянной энергии: слегка перекусил и снова засел за работу. Он приехал в Лондон, чтобы работать, а не ради пышных застолий и жизни в комфорте. Правильное питание и комфорт, равно как отдых, придут с выходом в отставку и переездом в «Новое место», в Стратфорд. В свои сорок лет Шекспир был полон решимости стать богатым человеком и обеспечить себя к старости: похоже, что к сорока шести годам он этого добился. Но до тех пор пока он работал до изнеможения в Лондоне, ему, похоже, нравился образ жизни тех покинувших родину британцев, которые проводили свои лучшие годы в колониях: никаких излишеств ни на обед, ни на десерт; одна только радость: деньги, сэкономленные для отправки домой.

Хорошо или плохо питался Шекспир, но нервы его были на пределе, когда он начал писать две трагедии, которые имеют много общего: «Король Лир» и «Тимон Афинский». В них обеих заглавным героям почти нечего играть: все эти безумные приступы гнева тяжело представить на сцене без апоплексического удара. Обе они глубоко пессимистичны. Обе они, без каких бы то ни было зацепок в сюжете, яростно выступают против разврата. Если Шекспир и был болен чем-то, кроме непосильного труда, это была венерическая болезнь. Вот в речи, обращенной Тимоном к двум афинским вельможам, есть превосходное описание некоторых симптомов сифилиса:

Тимон не осуждает эту болезнь. Ее симптомы перечислены исключительно ради невинного удовольствия сообщить о них и другим людям. Тимон был богат, но благодаря своей щедрости стал беден. Друзья, которые пользовались его дарами, исчезли, и он обратился в мизантропического отшельника. Приведенный в смятение людской неблагодарностью, он призывает на покинувших его сексуальные болезни. Вполне хватило бы чумы и землетрясений, но он должен проклясть их, используя симптомы сифилиса: хрипота, облысение и провалившийся нос. Все это хорошо знакомо ему.

«Король Лир» присоединяется к «Тимону Афинскому» в демонстрации гнева против неблагодарности. Безумный Лир, посреди болотистой местности, поросшей вереском, видит в сексе символ ада, который он призывает на весь мир:

Всегда опасно переносить на автора переживания его героев, но и Лир, и Тимон выходят за пределы одной только драматической необходимости, называя женщин источником деградации и болезни. Похоже, сам Шекспир страдает безумием, и хотя можно предположить, что он охвачен временным психозом, в котором мир представляется адом неблагодарности, лицемерия, коррупции в государственном аппарате, постоянно возникающий образ все же — гнев и стыд за жалкую зависимость от сексуальной страсти с ее разрушительными последствиями. И мужчина не в силах бороться с вожделением и предотвратить его последствия. Это говорит сам поэт, а не один из его героев. То, что ограничено четырнадцатью строками сонета, прорывается, как гной или лава, в тех двух трагедиях.

Бритва Оккама одноразовая, повторное употребление, без острой необходимости, запрещено; это хороший инструмент для художественного произведения, когда число героев должно быть строго ограничено, но в реальной жизни людей не меньше, чем волос на голове, и волосы все время растут. Я хочу сказать, что соблазнительно ассоциировать пессимизм и навязчивую идею Шекспира относительно сексуальных излишеств и болезни с одним особым лицом — Смуглой леди. Но если верно, что Уилл не раз испытывал жгучее вожделение, то весьма возможно, что его ошибка была не единственной фиксацией его неразборчивости. Он любил не разумно, но слишком часто. И мы находим в трагедиях этого периода не только очень Смуглую леди, но Смуглого мужчину, как будто Шекспира заинтересовали эмоции и поведение не европейца, а уроженца Северной Африки. Клеопатра — законченная персонификация сексуального обаяния, и все последующие подражания ей, как сказали бы, намного хуже, чем венерическая болезнь, французская чума. (Какая насмешка, что волей случая Джироламо Фракасторо, который придумал название «Сифилис» — имя заболевшего пастуха в поэтической лекции о болезни, — был врачом из вечного города любовников, Вероны. Шекспиру, вероятно, был известен этот факт.) Последствиями являются множество смертей и падение империи. Но на этот раз Шекспир на стороне страсти, и ад является чем-то отдаленным и абстрактным, не выраженным в шанкре и парше.