Читать онлайн «Атомы у нас дома». Страница 25

— Тебе просто лень мозгами пошевелить.

Как можно было решить, кто из нас прав, и положить конец таким спорам?

— Давай позвоним Паоле и спросим ее, — предложила я однажды, и Энрико согласился.

Моя сестра Паола только что сдала выпускные экзамены в лицее по общей программе за три последних класса. При всем своем отвращении к науке Паола все-таки получила удовлетворительную отметку по физике, а Энрико не мог не понимать, что его учебник должен быть рассчитан не только на исключительно одаренных.

Паола, конечно, стала в тупик перед «очевидностью» Энрико, но с этих пор Паола стала единственным судьей в наших спорах по поводу той или иной формулировки и почти всегда выносила решение в мою пользу.

Написать двухтомный учебник по физике — на это требуется немало времени, но если при этом ваш помощник то и дело прерывает диктовку и оспаривает чуть ли не каждое предложение, подвергая сомнению его формулировку, тогда дело может затянуться до бесконечности. Почти два года мы работали над книгой Энрико, мы возили ее с собой летом на каникулы, сначала в горы, a в сентябре на дачу к дядюшке с тетушкой. В нашей спальне, выходившей на долину Арно, — нам всегда отводили эту комнату на даче — письменного стола не было, стоял только маленький столик, на котором едва умещалась рукопись. Но Энрико обходился без книг, ему достаточно было порыться у себя в памяти. За этим же маленьким столиком он потом писал гораздо более трудные книги, тоже почти не пользуясь справочными материалами; работа двигалась так: шесть страниц в день, когда я не помогала ему, и четыре если я помогала. Оставалось еще много свободного времени для развлечений.

Энрико охотно присоединялся к компании, которая в полуденные часы собиралась под тутовыми деревьями; он не прочь был поболтать о политике, о последних известиях, обо всем, что сообщалось нового в газетах. Ему нравились и наши чаепития в пять часов за большим овальным дубовым столом. Мы иной раз подолгу засиживались тут в тихие осенние дни, когда издалека доносится только редкий окрик крестьянина, который, идя за плугом по полю, понукает своих волов, или мычание коровы где-то поблизости в стойле. Статная девушка-служанка в белых перчатках, кокетливо постукивая высокими каблучками, приносила подносы с деревенскими сластями. А вечером в гостиной Энрико всегда усаживался рядом с моим дядюшкой, который с сигарой во рту, покойно откинувшись в глубоком кожаном кресле, наслаждался отдыхом и приятной, интересной беседой. Он любил поговорить с молодежью, и в особенности с незаурядными людьми. Новообретенный племянник заинтересовал его. У Энрико всегда находилось о чем поговорить с дядюшкой, хотя он обычно стеснялся солидных людей. У них шел разговор о вещах, о которых каждому из них было что сказать, — о земельном вопросе, о методах обработки почвы, о перспективах современной физики, о стоимости лабораторного оборудования. А под конец они всегда переходили к финансовым вопросам. Мой дядя был одним из директоров страховой компании и держал акции разных промышленных предприятии; но как ни был он осведомлен в этой области, он охотно прислушивался к простому, трезвому мнению своего племянника, которому впервые приходилось задуматься над способом увеличения своих доходов.

А все остальное время Энрико работал. Здесь, на даче, осенью 1929 года он получил первую тысячу титульных листов своей книги, которые ему по итальянскому обычаю полагалось подписать и отослать обратно издателю. Обычай этот, вероятно, обязан своим происхождением мудрой пословице: «Верить — хорошо, а не верить — еще лучше». Впрочем, у многих авторов лень пересиливали недоверие, и они пользовались вместо подписи резиновыми факсимиле. Они полагали, что подделка подписи, хотя бы это был резиновый штамп, — такое серьезное преступление, что ни один издатель на него не решится.

Энрико заранее заказал себе резиновый штемпель и мог сразу приступить к работе. На маленьком столике в нашей спальне не умещалась эта груда листов, и мы перебрались в залу, где стоял огромный стол. Еще не так давно на этом столе наша старушка няня расставляла по вечерам бесчисленное множество подсвечников со свечами для гостей, которые уносили их к себе в комнаты. Каких только тут не было подсвечников! Высокие, медные, пузатые, эмалированные, одинарные, двойные! Я каждый вечер брала к себе в комнату новый подсвечник и, читая в постели при свече, что строго запрещалось, мучилась угрызениями совести и страхом, как бы не вспыхнула от свечи москитная сетка над кроватью.

И вот на этом столе, освещенном тусклым электрическим светом, который здесь не так давно провели, Энрико расположился штемпелевать свои титульные листы. Он гордо шлепал резиновым штемпелем сначала по подушке с краской, потом по листу, а я живо складывала проштемпелеванные страницы одну на другую лицом вниз и считала вслух. Каждая давала нам 3 лиры 20 чентезимо (или 15 американских центов), то есть двадцать процентов стоимости книги. Итак, хотя это и не был шедевр, а самый скромный учебник, не выходивший за пределы скучной казенной программы, он все-таки сослужил свою службу и в течение довольно длительного времени несколько пополнял наш бюджет.

В Риме мы приобрели квартиру на верхнем этаже кооперативного дома. Это была славная квартирка. В ней было много света и воздуха, и места для двоих было более чем достаточно; высокие потолки во всех шести комнатах, отделанных со вкусом.

Согласно обычаю, обстановку должен был приобрести Энрико. У него были припасены для этого деньги, но от покупки он уклонился.

— Ты пойди сама и купи, что нужно, — сказал мне Энрико. — Мне совершенно безразлично, какая мебель, только бы ножки были прямые.

Прямые ножки вполне отвечали его простым вкусам; он любил простоту не только в мебели, но и в архитектуре, в пище, в одежде — словом, во всем. Всякие бантики, кружева и оборки исчезли из моего гардероба, когда мы поженились, так же как горчица, майонез и пикули — с нашего обеденного стола.

— Кроме того, я не умею покупать мебель, — заявил он. Беда была в том, что я тоже этого не умела, потому что я получила «ненастоящее воспитание», как любил говорить Энрико. Школа, разные дополнительные занятия, которые должны были сделать из меня хорошо воспитанную девицу, поглощали все время, а практическая сторона жизни меня не касалась. Домашнюю работу делала за меня прислуга, заботу о моих платьях взяла на себя мама, родители вносили плату за ученье и покупали книги. Я понятия не имела, что такое деньги и как их надо тратить.

Кончилось тем, что обстановку купила нам моя мать, то есть я положилась на ее выбор и, делая вид, что покупаю сама, следовала ее совету. Матушка моя была женщина практического склада, и большая часть нашей мебели прослужила нам долгие годы и благополучно переправилась за океан. Но матушка руководствовалась собственными вкусами, и кое-какие гнутые ножки все-таки проникли к нам в квартиру. Впрочем, они были не слишком изогнуты, и Энрико стерпел. К тому же в его собственных владениях, то есть в кабинете, ножки у стульев были совершенно прямые. Кабинет у него был небольшой. Там стоял просторный письменный стол и маленький книжный шкафчик — как раз то, что ему требовалось: побольше места для заметок и рукописей и немножко для книг. К моему удивлению, у него оказалось очень мало книг, да и те он не держал дома. В его шкафу стояло с десяток томов, все остальные книги были в его кабинете в физическом корпусе. Там он и работал целый день, за исключением двух часов перед завтраком — с половины шестого до половины восьмого, когда он занимался дома.