Читать онлайн «Хоккейные истории и откровения Семёныча». Страница 33

Или вот вопрос: можно ли вообще воспитать игрока экстра–класса? Кто мне ответит — кто воспитал Боброва? Это же был самородок, талантище! Убежден, что каждый игрок экстра–класса своим становлением обязан прежде всего себе самому, своему характеру. Высококлассный игрок — это прежде всего характер. И роль тренера в воспитании спортсмена экстра–класса заключается, в первую очередь, в том, чтобы, прививая ему обязательные, так сказать, школьные навыки, не сломать этот столь редко встречающийся характер.

Я вовсе не пытаюсь преуменьшить тренерскую роль. Для игроков средних способностей наставник необходим. Таланту он нужен как проводник, как советчик. Вот почему я сильно сомневаюсь, когда слышу: «Такой–то тренер воспитал …надцать хоккеистов экстра–класса». На мой взгляд, правильнее сказать «нашел». Тем более, что и это «нашел» лавров не убавляет: заметить спортсмена с характером, выделить его — дело весьма трудное. Тот же Тарасов сначала не разглядел. Ведь даже великого Харламова, отправив его на стажировку в Чебаркуль вместе с Гусевым.

Таланты так же редки, как и крупные алмазы. В идеале схема их «добычи» должна выглядеть так: наиболее способные мальчишки из дворовых команд (увы, в наши дни дворовые команды стали большой редкостью) попадают в специализированные школы. Оттуда — после отсева — в дублирующие (дублирующие, а не молодежные) составы и, наконец, после полутора–двухгодичной обкатки самые способные должны получать место в команде мастеров. И в этом деле свое веское слово должна сказать спортивная медицина.

Несколько слов о тактике, вокруг которой мы с Тарасовым тоже немало копий сломали. Существует аксиома: тактика выбирается в зависимости от соперника и от подбора собственных игроков. Мы в «Химике» культивировали хоккей маневренный, гибкий. Мы предпочитали выигрывать со счетом 2:1, а не 10:4, мы любили играть на контратаке. Но странная, на первый взгляд, припоминается мне сегодня вещь: в одном из сезонов «оборонец» Ляпкин забросил на 13 шайб больше, чем любой другой защитник, а «Химик» пропускал куда меньше шайб, чем и более маститые клубы. А нам Тарасов все талдычил: вы играете «не в тот хоккей». Хотя, играя в такой хоккей, мы, случалось, обыгрывали и армейцев, и спартаковцев, и динамовцев.

Я никогда не скрывал своих симпатий по поводу того, как армейский клуб, ведомый Тарасовым, строил игру именно в атаке. Умел Анатолий Владимирович и собственных высококлассных мастеров воспитывать. Я имею в виду — в собственном клубе, в детской школе. Хотя не секрет, что и в других клубах «прибирал» он хоккеистов. И что греха таить — брал он, пользуясь ведомственной предпочтительностью (проще сказать — правом призыва в армию), самых талантливых хоккеистов, ослабляя тем самым другие клубы. Не избежал этой участи и «Химик». Но, действуя таким образом, А. Тарасов упрекал эти же самые клубы в «измене хоккею».

И на наш «Химик» нападал, обвиняя в приверженности оборончеству, а в некоторых матчах его ЦСКА тоже вдруг начинал применять прессинг, да даже сборная СССР в некоторых матчах чемпионатов мира играла «от обороны», на контратаках. То есть играла в тот хоккей, который культивировался в «Химике».

Вот какой эпизод запомнился мне в связи с личностью Эпштейна, — начал беседу со мной Николай Павлович Родин, один из тех ребят, кого Семёныч в далеком 1953 году пригласил в Воскресенск играть в футбол. — Помню, было это в мае. На стадионе Мясокомбината мы тренировались. Я к тому времени уже помимо футбола и канадский хоккей освоил прилично. Мне ребята кричат, что какой–то человек меня спрашивает. Смотрю, стоит Эпштейн, я его в лицо знал, ведь он раньше в «Пищевике» играл, где и я.

Поздоровался он, спрашивает: — «Ты ведь в «Торпедо» играл?» — «Было дело», — отвечаю. — «А сейчас чем занят?» — «Сейчас, — отвечал я ему, — учусь на дневном отделении юридического факультета Московского университета и за Мясокомбинат поигрываю». А Эпштейн: «Давай ко мне, в Воскресенск. Я там сейчас принял футбольную команду, будем играть на первенство России». — «Так ведь, Николай Семёнович, я на дневном отделении учусь, трудновато как–то». — «Ну и что, — с оптимизмом откликнулся Эпштейн. — Чего бояться. Это ж не первенство Союза, никаких особых разъездов, в свободное время будешь заниматься».

Словом, уговорил, да еще спросил, нет ли кого из толковых ребят под рукой. Как не быть, отвечаю. Вот Толя Савин, он в основном составе ЦСКА выступал, в «Химике» московском играл.

«Мы, — продолжил Эпштейн, — играем у себя дома 13 мая с ЦДКА, командой, которую расформировали после Олимпиады 1952 года. Я их к нам в гости в Воскресенск пригласил на товарищескую встречу. Так что давай, подъезжай, сыграешь за нас…»

Мне тогда было 23 года, Толику и того меньше, и мы, конечно, с огромным энтузиазмом отправились в Воскресенск. Приезжаем, а там — столпотворение вавилонское, яблоку буквально негде упасть. Там тогда только–только начали строить Дом культуры, в центре, около стадиона, забор там был деревянный, на нем пацаны расселись, так во время игры он рухнул. А надо сказать, что за ЦДКА играла почти половина состава знаменитой «команды лейтенантов»: Демин, Гринин. Играл, кстати, за них в защите и Коля Сологубов, он, надо заметить, прилично в футбол играл. И хотя мы проиграли 0:2, нас с Толей в «Химике» оставили, понравилась наша игра. И вот я сейчас, спустя полвека, думаю: а ведь какой мудрый и смелый шаг со стороны Семёныча был — пригласить разогнанную команду в Воскресенск в 1953 году! Хоть Сталин уже умер, а все же… Это был даже не жест смелости, это было отражение гражданской позиции Эпштейна: времена должны меняться, люди были обижены незаслуженно, надо снять с них клеймо неудачников. Это было проявление заложенного в характере Семёныча чувства справедливости. Он всегда стремился быть справедливым.

Вот такой эпизод. С Николаем Павловичем мы встретились впервые не по радостному событию: на Ваганьковском кладбище 17 апреля 2002 года отмечалось 10–летие кончины Аркадия Ивановича Чернышева. Собрались тогда многие выдающиеся хоккейные личности, почитатели футбола и хоккея, и там, к слову сказать, я впервые узнал, что Аркадий Чернышев имел звание заслуженного мастера спорта по футболу. Да, да, по футболу, а вовсе не по хоккею, как может подуматься. Там–то и познакомил меня Николай Семёнович с Родиным и мы договорились о встрече.

А встретились нескоро, лишь в конце ноября 2003 года, и поговорили по душам.

— Я считаю, — прямо сказал мне Родин, — что в нашем хоккее было три выдающихся тренера: Чернышев, Тарасов и Эпштейн. У каждого была своя схема игры, тактика своя была, свое видение хоккея. Вообще в начале нашего хоккейного пути у нас было много отличных тренеров — Егоров, Кострюков, Богинов. Но эти трое были столпами.