Читать онлайн «Записки капитана флота». Страница 45

На большую часть таких вопросов мы отзывались незнанием; но это отнюдь не мешало японцам продолжать нас спрашивать о подобных безделицах. Потом спрашивали они нас, в какой части города были наши квартиры, в каком расстоянии от дворца, и требовали, чтобы мы означили их на плане. Наконец, хотелось им знать, велики ли были они и сколько находилось людей в услугах у нас. Часто мне приходила в голову мысль, не с намерением ли японцы таким образом нас мучат? Ничто не могло быть большим нам навязыванием, как принуждение отвечать на такой вздор, и потому иногда мы, потеряв терпение, прямо говорили им, что не хотим отвечать, пусть лучше убьют нас, нежели спрашивают такие нелепости, но буньиос тотчас ласковым обхождением примирял нас с собою и, спросив что-нибудь дельное, опять принимался за безделки.

Мы старались уже всеми мерами не подавать им причин к каким-либо вопросам и всегда отвечали коротко, но это не помогало. Всякое слово наше доставляло им материю предложить несколько вопросов. Например, удивляясь красивому почерку и искусству в рисованье господина Мура, почитали они его человеком весьма ученым, а потому и спросили, где он воспитывался. Господин Мур не сказал им, что получил воспитание в Морском кадетском корпусе, дабы тем не подать японцам поводу к тысяче вопросов касательно сего заведения, а отвечал, что он воспитан в доме дяди своего. Тут пошли вопросы: кто дядя его, богат ли, где живет, сам ли он учил его и проч., а на ответ, что он нанимал для него учителя, – где он сам учился и проч. Когда же меня спросили, где я воспитывался, то, чтобы избежать столь несносной скуки, отвечал я, что учил меня мой отец. Я думал, что тут и конец вопросам, но ошибся: надлежало еще опять сказать, в котором месте это было, давно ли, велико ли состояние имел мой отец, какие науки он знал и проч. Между прочим показывали они нам все отобранные от нас вещи и спрашивали о каждой порознь, как они называются, к чему и каким образом употребляют их, из чего и где деланы, чего стоят и проч. Все наши ответы они записывали, а к вещам привязывали билеты также с надписями.

Однажды в присутствии буньиоса вдруг принесли один из оставшихся после меня на шлюпе ящиков с английскими и французскими книгами, о котором мы и не знали, что он прислан. Японцы, вынув из него все книги, стали нам их показывать и расспрашивать, о чем в них писано. Объяснения наши на каждую книгу они записывали и приклеивали к ней. Содержание некоторых из них нам нетрудно было изъяснить, но другие причинили нам много затруднения и скуки, в том числе Либесова физика в трех томах на французском языке. При сем сочинении находилось много чертежей и рисунков разных инструментов и машин, которые произвели в японцах чрезвычайное любопытство.

Рассматривая рисунки, они крайне удивлялись и радовались, что попалась им в руки такая книга; они хотели знать, что в ней писано, и требовали изъяснения разных фигур, наиболее их поразивших. Тщетно мы отговаривались, представляя им, что с таким переводчиком, каков наш Алексей, невозможно дать им какое-либо понятие о предметах, в этой книге заключающихся. Они настоятельно просили нас как-нибудь объяснить им, что это за книга. Мы показали Алексею на ворот и на блоки и сказали ему, что она учит, как легче поднимать большие тяжести и многому другому. Алексей нас тотчас понял и перевел японцам, но они этим не были довольны – такие обыкновенные вещи и самим им давно уже были известны. А показав на чертеж, которым изъясняется преломление лучей, спросили они, что это значит, не расстояние ли между Солнцем и Землей посредством этой фигуры узнается?

Я думал, что сие будет не слишком трудно объяснить Алексею, и спросил его, заметил ли он когда-нибудь, что весло, будучи одним концом опущено в воду, кажется переломленным. «Да, так, видал я это, – сказал он, – а какая причина, не знаю». Но когда дошло дело до преломления лучей, то он спросил у меня, что такое луч, а узнав настоящее значение сего слова, начал громко смеяться, сказав: «Чиорт тебе знает, какой люди могу луч ломать!» Мы не могли удержаться от смеха, да и японцы, видя нас смеющихся, начали также хохотать, не понимая чему. Однако нетрудно было им угадать причину, что Алексей был плохой переводчик в таких предметах, хотя сам он, вероятно, был тех мыслей, что мы не дело говорили, а бредили. Тогда они, взяв от нас книгу, сказали: «После, после», – и начали с большой бережливостью укладывать наши книги в ящик по-прежнему. Случай сей и слова японцев «после, после» много увеличили грусть нашу.

Мы рассчитывали, что теперь, верно, японцы принимают нас за людей весьма ученых, а особливо меня, потому что на всех книгах было подписано мое имя, о чем они спрашивали и изъявили удивление, узнав, что все книги сии принадлежат мне одному, следовательно, скоро и легко они с нами не расстанутся. Слова же «после, после», кажется, довольно ясно показывают их надежду, что придет время, когда мы будем в состоянии объяснить им содержание сих крайне мудреных для них книг, а вероятно, что рисунки разных машин захотят они употребить в пользу своего государства. Тогда без нас им уже не обойтись. Такая мысль нас жестоко мучила.

Здесь упомяну я о двух замечаниях японцев касательно наших книг: они спросили, почему у меня все книги иностранные, а русских только две (Татищева французский лексикон в двух томах); разве не умеют в России таких книг печатать? «Это так случилось, – сказал я, – что прислали с корабля ящик с иностранными книгами, русские книги лежали в других ящиках». Тогда они спросили, отчего это происходит, что иностранные мои книги напечатаны так чисто и на такой прекрасной бумаге, а русская дурно напечатана и на весьма худой бумаге. «Есть и русские книги, напечатанные хорошо, и иностранные, которые дурно напечатаны и на худой бумаге, а это случайно так попалось», – отвечал я.

Но между чрезвычайным множеством к одному любопытству принадлежащих вопросов или других, и совсем ни к чему не служащих, японцы расспрашивали нас о войсках сухопутных и морских, о крепостях, о богатстве и силе империи нашей и проч. На это мы охотно им отвечали и всегда хорошо помнили, что говорили, так что если бы десять раз вздумали они повторять свои вопросы, то ответы были бы те же. Им невероятным казалось, чтоб у нас были девятипудовые бомбы, а также смеялись они тому, что мы предпочитаем палить из ружей кремнями. Японцы же употребляют фитили.

Что принадлежит до предметов, собственно к нашему делу принадлежащих, то здесь буньиос повторил по нескольку раз все те вопросы, на которые мы уже дали ответы в Хакодаде, но предлагал их в разные дни и не более как по одному и по два в день между безделицами, так точно, как бы они для японцев не имели никакой важности. Но, спросив о чем-либо, до дела касающемся, старался он всеми мерами получить подробный и ясный ответ.