Читать онлайн «Записки капитана флота». Страница 30

10 августа поутру переводчик Кумаджеро известил меня, что сегодня начальник города желает всех нас видеть и что после обеда нас к нему поведут. В назначенное время нас вывели на двор одного после другого, обвязав каждого около пояса веревкою, за конец которой держал работник, но рук уже совсем не вязали. На дворе поставили всех нас рядом; около четверти часа присланный за нами чиновник делал свои распоряжения, как быть шествию, которое после и началось таким образом: впереди шли два старика в простых халатах с большими палками, у коих на концах были насажены небольшие, фигурою на ланцеты похожие топорики, за ними шли рядом три намбуские солдата с саблями за кушаком, потом я, подле меня императорский солдат, а за мною работник, державший веревку; после меня таким же образом вели господ Мура и Хлебникова, матросов и Алексея; сзади же всех шли еще три солдата намбуские.

Нас вели очень медленно, почти через весь город, по одной весьма длинной улице, в которой все дома были наполнены зрителями. Тогда в первый раз мы заметили, что у них почти во всех домах были лавки со множеством разных товаров. С улицы поворотили мы влево на гору к замку, обведенному земляным валом и палисадом; воротами вошли мы на большой двор, где стояла против самых ворот медная пушка на станке о двух колесах, весьма дурно сделанных. С сего двора прошли мы небольшим переулком на другой двор, где находились в ружье несколько человек императорских солдат. Они сидели на постланных на земле рогожках в расстоянии около сажени один от другого; оружие же их, состоящее из ружей и стрел, было приставлено к стене подле каждого из них. Нас привели в небольшой закоулок между двумя строениями и посадили нас, троих офицеров, на скамейку, а матросов и Алексея на рогожи, по земле разостланные.

Тут велено нам было дожидаться, а между тем принесли курительные трубки, очень хорошего табаку, лучшего зеленого чаю, сахарного песку и стали нас потчевать именем главного начальника города. Тем из нас, которые любили курить табак, это было великим угощением, ибо по приходе в Хакодаде нам уже более ни трубок, ни табаку не давали (впоследствии караульные наши, составлявшие внутреннюю при нас стражу, находившись всегда подле каморки господина Мура, где было сделано для них место, иногда потихоньку давали ему курить из своих трубок сквозь решетку, но к другим не смели носить).

В ожидании, что будет далее, мы имели время поговорить между собой. Господин Хлебников рассказал мне о месте своего заключения. Описание его совершенно сходствовало с тем, что я прежде слышал от Макарова, а господин Мур уведомил меня, что он содержится точно в такой же каморке, как моя, имея два окна, в которые можно видеть несколько наружных предметов. Мы дожидались более часа.

Наконец в окно ближнего к нам строения назвали меня по имени (капитан Головнин; но японцы фамилию мою произносили почти как Ховарин) и велели ввести. Тогда два караульные солдата, идучи у меня по обеим сторонам, подвели меня к большим воротам и, впустив чрез оные в обширную залу, опять их затворили, а там тотчас меня приняли другие. Здание, в которое я вошел, походило одной половиной своей не столько на залу, сколько на сарай, ибо не имело ни потолка, ни пола. В ближней половине оного к воротам вместо досок на земле насыпаны были мелкие каменья; в другой же половине пол от земли возвышался фута на три, на нем были постланы соломенные, весьма чисто сделанные маты.

Вся же сия зала величиною была сажен восьми или десяти в длину и в ширину, а вышиною футов в восемнадцать и от других комнат отделялась изрядно расписанными подвижными ширмами; окон было два или три с вставленными в них деревянными решетками, а вместо стекол задвигались они бумажными ширмами, сквозь которые проходил тусклый унылый свет. На правой стороне подле возвышенного места в вышину фута четыре от земли во всю стену развешаны были железа для кования преступников, веревки и разные инструменты наказания, других же никаких украшений не было. С первого взгляда на сие здание подумал я, что это должно быть место для пыток, да и всякий на моем месте сделал бы подобное заключение – так вид оного был страшен!

Главный начальник сидел на полу посреди возвышенного места; по сторонам у него немного назади сидели два секретаря, перед коими на полу же лежала бумага и стояли чернильницы; по левую сторону у главного начальника сидел первый по нем чиновник, а по правую – второй, потом на левой и на правой стороне еще по чиновнику. Они сидели в таком положении, как у нас садится президент с членами, только у японцев не было стола и находились они шагах в двух один от другого. Все они сидели на коленах с поджатыми взад ногами, так что ноги лежали плотно на матах, а задняя часть тела касалась до подошв. Одеты они были в обыкновенных своих черных халатах, имея за поясом кинжалы, а большие сабли лежали у каждого из них на левой стороне подле боку. По обеим сторонам возвышенного места на досках, положенных на земле, сидели по часовому без всякого оружия, а переводчик Кумаджеро сидел на том же возвышенном месте подле края оного на правой стороне.

Принявшие меня в зале солдаты подвели меня к возвышенному месту и хотели посадить на каменья, но начальник что-то им сказал, и они оставили меня на ногах против него. Потом таким же образом привели господина Мура и поставили его подле меня на правой стороне. После ввели господина Хлебникова, которого поместили подле Мура (у японцев левая сторона имеет преимущество, как у нас правая, мы везде это замечали у них, а после они и сами то же нам сказывали, но причины сего обычая объяснить не могли). Наконец ввели матросов одного за другим и поставили рядом за нами, а после всех привели Алексея, которого посадили в ряд с нами на правой стороне подле господина Хлебникова, ибо он должен был переводить.

Устроив все таким образом, переводчик сказал нам по приказанию начальника, указав на него, что это главный начальник города. Тогда мы ему поклонились по-своему, а он отвечал небольшим наклонением головы, опустив глаза. После сего, вынув из-за пазухи бумагу, стал он по ней нас спрашивать. Сначала спросил мои чин и фамилию, потом имя, а после отчество. Сей вопрос немало сделал нам затруднения: Алексей, не умея выразить по-русски, спрашивал нас: «Какой хвост у твоего имени?» Надобно знать, что на курильском языке хвост и конец одинаково называются. Мы не могли понять, что он хочет сказать, пока не вошла ему в голову счастливая мысль объяснить вопрос сей примером. Он сказал: «Вот меня зовут Алексей, а еще хвост у имени моего Максимыч, а у тебя какой «ич»?» Впрочем, и во всех других вопросах не без хлопот нам с ним было; частенько мы толковали друг с другом по целому часу и оставались так же, как и прежде, не понимая, что кто говорил.