Читать онлайн «Московские дуры и дураки». Страница 7

Г. Прыжов негодует еще на русскую женщину, зачем в особенности она делает для себя Ивана Яковлича «идолом», окружая его каким-то «культом» и являясь сама «служительницею этого культа». Г. Прыжов объясняет это остатком языческих верований; он говорит о религиозном значении славянской женщины в языческой древности и припоминает басни о космогоническом ее происхождении, и проч. «Русская женщина, говорит он, не начинала еще своей христианской истории». Как любит делать строгие приговоры г. Прыжов! Только вполне ли основательно?…

Для решения, начинала ли русская женщина свою христианскую историю, очевидно надобно иметь в виду истинное значение и историю женщины в христианстве. Христианство указывает два главные типа женщины, имеющие внутреннее между собою соотношение и связь: это — Евва, прародительница наша и виновница всенародная человеческого падения и осуждения, и родившая божественного Виновника жизни и спасения всемирного Матерь Божия, Которой образом служила уже и самая Евва. Женщина, по отношению к греху и заблуждению, имеет своим первообразом Евву, а по отношению к истине и правде животворной — приводится к небесному Царю вслед, или по первообразу, Пресвятой Богородицы. В первом отношении жизнь и история женщины — представляет ряд порочных слабостей и всякого рода обольщений, все виды легкомыслия, суеты, дрязг, ханжества; а в другом, истинно христианском, отношении жизнь и история женщины есть прекрасное раскрытие того, сколько женщина послужила и служит истине и добру вообще чрез свою верность Христу и особенно чрез материнское сочувствие проявлениям истины, хотя бы самым слабым и неудобопонятным, чрез живую сердечную поддержку направлений и стремлений к лучшему, особенно при их еще недозрелости, чрез сестринское соучастие в скорбях и тягости жизни страдальческой, крестной и так далее. Теперь можем судить и о русской женщине по отношению к Ивану Яковличу. Иной русский образованный мужчина не хочет или не умеет еще понять его и даже судить о нем по-христиански: этот самый недостаток мужчины вознаграждается пока христианским чувством русской женщины. Возьмем во внимание самые факты, — хотя только те, которые составляют, можно сказать, первое и последнее звенья истории его, сколько она известна нам чрез самого же г. Прыжова. Первый факт, по которому Иван Яковлич попал в московский «безумный дом», таков: тогда как мужчина с диким самоуправством, свойственным очевидно характеру разбойника, «переломал ноги» Ивану Яковличу, предостерегшему невесту его от такого нравственного разбойника; женщина, именно эта самая невеста, в словах Ивана Яковлича поняла или почувствовала горькую для ее сердца правду о разбойническом духе своего жениха и, обманутая в своих надеждах на земное счастие, с верою и любовию посвятила себя одному Божественному Жениху — в монашеской жизни. Что же тут недостойного «христианской истории русской женщины»? Последний факт — это посещение и «изучение» Ивана Яковлича г. Прыжовым. В лице последнего видим мужчину с стремлением к отчетливости, но опирающегося не совсем на христианских основаниях в своих беспощадных приговорах: в то же время, пред ним же самим являются около Ивана Яковлича и женщины, из которых одна (простая баба) молится в углу пред св. иконами, другая, поцеловав руку и лоб старца, перекрестила его самого (как это делают матери, благословляющие своих детей), а третья — девица, просто сидела на диване. Каким же языческим «культом» эти женщины окружают Ивана Яковлича?! Итак, не самой ли образованности и мыслительности некоторых просвещенных мужчин надобно позаботиться о зрелом, сознательном начатии своей «христианской истории»? А иначе эта мыслительность и с лучшими своими стремлениями похожа еще на ребенка, требующего духовно-материнской поддержки в живом сочувствии к истинно лучшему — той же христианской женщины.

Впрочем, в деле истины и мысли, среди нравственной запутанности временя, может случится то же, что бывает на войне в ночное время: своих иногда принимают за врагов, а врагов за своих. Г. Прыжов, при всем своем знакомстве с языческою древностию (которую впрочем также нельзя вполне понять без разумения истинной веры, как сухие листья и сучья без разумения природы и живого развития растений), не узнал в Иване Яковличе христианского подвижника именно мысли и истины, за которые он вступился против мнимого изуверства этого старца и против мнимого же язычески-темного суеверия пользующихся духовною его помощию. Г. Прыжов называет этого старичка «драгоценным остатком древней Руси»: это справедливо только в том отношении, что Иван Яковлич, трактуемый просвещенными за лжепророка, или чудодея, оказывается чрез это поразительным знамением и доказательством невозможности узнать верно и древнюю Русь, не добравшись до живой ее струи, которая живым ключом бьется еще и в наше время. Но сам же Прыжов, иначе подойдя к Ивану Яковличу, удостоверился бы, что этот старец подвизается духом и истиною за самые современные и живые духовные наши интересы, и именно, неведомо почти никому, старается с одной стороны о возведении нашей мирской или светской жизни и мысли в духовный свет любви Божией во Христе, а с другой — о склонении и духовных и благочестивых стремлений на тот путь, чтобы во всех средах человеческой жизни выводить на свет знания и употребления несметные богатства той же любви к нам Божией. На первый раз и тому можно порадоваться, что свежая и развитая мысль, хотя с беспощадною пытливостию, подходит к внутреннему миру людей, подобных Ивану Яковличу, откуда они отечески следят за всеми начатками в нас доброго и прекрасного, дорожа и самыми только еще возможностями нашими к лучшему. После, Бог даст, все разберем, если искренно и добросовестно ищем истины; но лицемерию и своекорыстию — нечего ждать от людей вроде Ивана Яковлича.

Архимандрит Феодор.

С. П. Б.

23 октября 2860 г.

Нельзя умолчать о юродивых; в них иногда замечается прозерцание, т. е. что мы называем бодрственный сомнамбулизм или прозерцание, к которому некоторые люди получали с природы, а другие взрослые, без видимой причины, склонность, так как некоторые, а особенно замечено в Шотландии, имеют двойное зрение, способность видеть те вещи, который для обыкновенного глаза не видимы. Я знал в Москве Пелагею юродивую, которая никому ничего не предсказывала, но иногда в ней прояснялось правозрение; наблюдал я также за Иваном Яковлевичем в Москве, в доме умалишенных; вот один случай, который убедил меня в его прозерцании. Я любил одну А.—А.—А., которая, следуя в то время общей московской доверенности к Ивану Яковлевичу, отправилась к нему, обыкновенно для того, не предскажет ли ей чего-нибудь нового; возвратившись оттуда, между прочим, рассказала мне, что она целовала его руки, которые он давал и пила грязную воду, которую он мешал пальцами; я крепко рассердился на это и объявил ей формально, что если еще раз поцелует она его руку, или напьется этой гадости, то я до нее дотрагиваться не буду. Между тем, спустя недели три, она отправилась вторично к нему, и когда он, по обыкновению, собравшимся у него дамам, стал по очереди давать целовать свою руку и поить помянутою водою, то дойдя до нее отскочил, прокричав три раза: Алексей не велел; узнав это я решился к нему поехать и понаблюсти за ним; первая встреча моя была с ним: как только я взошел, он отвернулся к стене и начал громко про себя говорить: Алексей на горе стоит, Алексей по тропинке идет узенькой, узенькой; холодно, холодно, холодно, у Алексея не будет ни раба, ни рабыни, ноги распухнут; Алексей, помогай бедным, бедным, бедным. Да, когда будет Алексей божий человек, да… когда с гор вода потечет, тогда на Алексее будет крест. Признаться сказать, эти слова во мне запечатлелись, и после этого я выучился трем мастерствам; хотя мне и объясняли эти слова ясновидящие и высокие, но однако день Алексея Божия человека я неравнодушно встречаю. Из наблюдений над ним, я утром более находил в нем созерцания и многие та-кия откровенные вещи он открывал, что самому высокому ясновидцу только можно прозерцать; в других же иногда целыми днями он пустяки городил. Говорил он всегда иносказаниями[5].