Читать онлайн «Московские дуры и дураки». Страница 17

Евдокия Тамбовская

Женщина лет пятидесяти, в черном коленкоровом платье, повязанная черным платком, сухая, бледная и вечно босая. Ее всегда вы можете видеть в Рогожской, в Таганке, в Покровском, — в этих парниках, где произрастает всякое юродство и ханжество, в этой яме где скопляются всякий сор и нечистота. Она останавливает на улице всякого проходящего и просит у него: «миленький братец, или миленькая сестрица, благословите на копеечку!» И если дадут ей желанную копеечку, то она начнет крестить миленького братца или миленькую сестрицу, а если не дали, то она стращает их адом и геенскими муками, вот все и дают, и дают…. Когда пригласить ее в дом, она войдет и сядет на пол и начнет разводить россказни о разных явлениях и видениях, еще бывающих на свете, а потом попросит и водочки. И если при этом спросят ее, да разве тебе, матушка, можно пить водку-то? то она отвечает: «водку-то? а водку можно, поелику мы люди такие, что водку просим, а воду пьем, воды просим — водку пьем!» Позабавясь таким образом долгое время над матушкой Москвой, матушка Евдокия отправилась недавно в другие города и веси, чтоб и там прославить свое имя.

Ксенофонт Пехорский — некий плод юродственной пропаганды славного Ивана Степаныча Пехорского (с р. Пахры). Он был крестьянин, жил работником на постоялом дворе, и, соблазненный примером Ивана Степаныча, променял труды, хотя тяжелые и неприбыльные, но честные, на легкое и выгодное, но подлое добывание денег юродством. Сметливый мужик, он понял, как и чем можно действовать на людей. Здоровый человек лет тридцати, он вдруг представился болящим, постящимся, стал ходить босиком с большою палкой в руках, с непокрытою головой, и начал говорить темные речи, вполне уверенный, что на его век станет дураков, которых бы он руководствовал на пути к спасению. Из деревни он пришел в Москву, а тогда в Москве было холерное время, в которое чернь особенно падка на таких фокусников. И начал он лжеюродствовать. Водки не пил, по ночам читал книги, и в речи свои вставлял тексты из писания, чаю пил мало, да и то не иначе, как с деревянным маслицем от лампадки, смотрел вниз, вздыхал и с горничными не заигрывал, как обычно делают это все лжеюродивые, одним словом, выдержал себя, как следует быть смиренному человеку. Раза три в год он ходил на богомолье, собрав предварительно деньги на вспоможение скитам и монастырям; но так как у него, по случаю, карманы были очень длинны, то и неудивительно, что набранные деньги и оставались там навсегда… Промыкав такую жизнь года с три, и видя, что холера прошла, и доходов становится, все меньше и меньше, отец Ксенофонт решился раз пересчитать свою казну, нашел в ней тысчонку-другую, и подумав маленько, в одно прекрасное утро скинул с себя послушническое платье, и оделся опять мужиком. Теперь он прасол, женился и поживает припеваючи, рассказывая, под веселую руку, о своих похождениях между московскими купчихами и барынями, величая каждую по имени, отечеству и прозванию.

Он из крестьян Дмитровского уезда, Московской губернии; проживал прежде на Девичьем поле, на фабрике купцов Ганешиных, а потом, найдя, что юродство очень выгодно, принялся юродствовать и теперь пребывает в Хамовниках. Хамовники в последнее время сделались приютом для всевозможных ханжей, зане там живет некий купец, главный их покровитель. Феодосий ходит босиком, носит железные вериги и пророчествует. Это здоровый мужик лет сорока, с окладистой бородой, плешивый. На родине у него есть семейство, и дочь его, молодая девушка, время от времени приходить к нему, и отбирает у него деньги, собираемые ей на приданое.

Человек небольшого роста, лет 38-ти, с русой бородкой, по плечам длинные волосы. Он в послушническом полукафтаньи, подпоясан ремнем. Его можно встретить на московских улицах, по которым он всегда ходит вприпрыжку, отчего среди ханжей он и известен под именем бегунка. Проживает он у известного купца, любителя всяких пророков и пророчиц. Петруша особенно любит хорошие соты, сдобные, сладкие пироги, цветочный чай, моченые яблоки, варенье всех сортов, зернистую икру, блины, яичницу и молодых горничных, которых называет вербочками, малиновками, пеночками, кинареечками, лапушками. В доме, куда ходит Петруша, если есть горничная то она носит одно из помянутых названий и верующие ставят ему это в юродство. Одна из особенностей его та, что он может зараз сесть целый арбуз, как бы он ни был велик. При виде подобного арбуза он начинает кричать: «искушение, искушение! великое искушение!» И затем берет арбуз в коленки, а ножик в руки, и работает до тех пор, пока от арбуза останутся одни корочки. То же бывает и при виде бурака с зернистой икрой. «Искушение, кричит он, искушение! Душа требует, душа желает» и берет бурак в коленки и ест икру до тех пор, пока ее не останется ни зернышка.

Лет двадцать тому назад появился в Москве сей отец Гавриил и произвел великий шум между московскими ханжами. Все с наслаждением упивались слушанием его рассказов об Афоне и раскупали по дорогой цене принесенные им откуда-то разные безделушки. Родом он из Молдаван, хоть он сам говорит, что он из Албанцев и перешел в православную веру вследствие бывшего с ним чуда, но это не больше, как сказка. Пожив в Москве с год и набрав не одну тысячу рублей, он к великому огорчению почитательниц возымел желание снова отправиться на Афон. Стали его уговаривать всеми силами, чтоб он остался в Москве; но он отказывался, говоря, что уставы московских монастырей слишком слабы для подвижников, что он дал обещание жить на Афоне, и т. под. но, поломавшись довольно, он решился остаться и поселился в одном из приютов около Москвы, где ему выстроили келью за оградой, как он этого сам пожелал ради уединения. Пожив немного в своей келье и вероятно соскучившись, он опять явился в Москве к неописанной радости его почитателей. Он им рассказывал, что ему там не давали покоя разные демонские искушения. Демоны в разных видах не оставляли его ни днем, ни ночью. Днем он все видел около своей кельи молодых крестьянок, собирающих будто бы ягоды, и они то манили его к себе, то водили в его глазах хороводы, то пели песни. По ночам же к нему являлись разные чудовища; то слышался вой волков, то будто бы разбойники пришли его убить и топорами стучатся в его двери, то появлялись молодые нагие красавицы и обнимали его. Отец Гавриил видел будто бы в этих явлениях перст, указывающий ему возвратиться на Афон. Снова пожалели о нем его доброхоты, снова собрали ему на путь большую сумму денег, распрощались с ним и проводили; но не прошло и года, как он опять появился в Москве. Он рассказывал новую басню о том, как был застигнут болезнию в городе Одессе, проболел полгода, и потом два раза сбирался на Афон, и два раза заболевал, и что в этом он также видит особый перст, указующий ему жить в Москве. Этот чудесный случай усугубил еще больше уважение к отцу Гавриилу, как будто видимо ознаменованному благодатью, и один из его поклонников, богатый купец из-за Москворечья, устроил ему в саду у себя келью. И отец Гавриил, поселившись на весях замоскворецких, к великой радости его почитателей, стал поживать; но не прошло и года, как маска с него спала и все его узнали.