Читать онлайн «Мои Великие старухи». Страница 38

«Если прав князь Мещерский, приславший когда-то письмо в газету, хорошо, что эти злополучные драгоценности хранятся теперь под толстым пуленепробиваемым стеклом в музейном „плену“ и никому уже не смогут навредить», – подумал я.

А как же «пушкинские серьги» попали в музей? Ах, ну да, письмо княжны Мещерской Раисе Максимовне! Но сотрудники музея мое любопытство не удовлетворили.

Во время работы над книгой я решил позвонить одному влиятельному активисту Фонда культуры и поинтересовался, не знает ли он истории с серьгами княжны Мещерской. «Конечно, знаю, – буднично-равнодушно ответил он, – я сам их держал в руках. Так же как и все, кто присутствовал на заседании Фонда (человек двадцать), когда Раиса Максимовна Горбачева поведала собравшимся музейщикам, историкам, пушкинистам о судьбе серег, которые когда-то принадлежали Наталье Николаевне Гончаровой. Цель того заседания была конкретной: определить подлинность серег, оценить их и решить их дальнейшую судьбу. Решили: „пушкинские серьги“ должны находиться в литературном музее великого поэта».

Для меня в этой почти детективной истории наконец была поставлена точка.

Телевизионная передача «Зеленая лампа», которую я вел в годы перестройки, снималась в моей квартире на улице Покровка. Сегодня трудно сосчитать, но думаю, что не менее ста пятидесяти гостей побывали под светом «Зеленой лампы». Специально, чтобы рассказать миллионам людей о гибели своего отца, великого еврейского советского актера XX века Соломона Михоэлса, которого, как считается, убили по приказу Сталина, из Израиля приезжала его дочь Наталия Вовси-Михоэлс. Вот фрагменты ее воспоминаний.

– Удивительно, почему перед своим отъездом в Минск, откуда отец не вернулся, он заезжал прощаться ко многим своим друзьям. Что за предчувствие сидело в нем? А может быть, он что-то знал, чувствовал, откуда дует черный ветер в его сторону. Позже нам стало известно, что в последние месяцы жизни отец систематически получал по телефону анонимные угрозы. На примере Осипа Мандельштама мы знали о сталинском искусстве тихо избавляться от людей. А если находился свидетель, избавляться и от него. Подобная участь постигла спутника отца по командировке в Минск.

Отца нашли убитым в глухом переулке, куда не могла заехать ни одна машина. Это было 13 января 1948 года. А 19 февраля к нам явились «двое в штатском», которые сообщили, будто в Минске обнаружен «студебеккер», на колесах которого найдены волоски меха. Они хотели бы сравнить их с мехом на шубе Михоэлса. Инсценировка была грубая – шуба еще находилась в Минске, и они это знали лучше, чем кто бы то ни было. Правда, в Москве имелись еще две точно такие же шубы: одна принадлежала поэту Феферу, другая – Сталину. Шубы им подарили меховщики США во время гастролей Михоэлса в Америке. Со Сталиным отец не встречался, подарок передал через Молотова.

…Примерно в середине марта 1948 года какие-то люди принесли нам чемодан. Поверх вещей лежала бумага, не бланк, а просто желтовато-серая бумага. От руки неразборчивым почерком было написано: «Список вещей, найденных у убитого Михоэлса». Видимо, какой-то незадачливый милиционер сунул этот листок в предназначавшийся для передачи нам чемодан, а халатные сотрудники забыли проверить. «Вот они и проболтались», – пришло мне в голову. Сами открыли непроизносимое слово. Папу убили. Нам-то это и так было ясно. Так же, как ясно, по чьему повелению убили великого актера.

Начали с подругой вынимать вещи из чемодана. Сверху лежала шуба. На меховом воротнике сзади остался след запекшейся крови. Такой же след на шарфе. Палка сломана (отец хромал). Стрелки на часах остановились без двадцати девять. «Значит, утра», – почти беззвучно сказала подруга. Я кивнула – ведь вечером в десять он еще был в гостинице. Костюм. На дне чемодана сложено содержимое карманов. Одну за другой вытаскиваем крохотную куколку, игрушечный автомобильчик с приставшим к нему табаком, какие-то стеклянные шарики, резинового негритенка – последний подарок моей двухлетней дочери. В ту ночь я не сомкнула глаз: бедный папа, любовь моя…

1988

16 января 2001 года в домовом храме Российского дворянского собрания иеромонах Никон (Белавенец) отслужил панихиду по скончавшейся Великой княжне Вере Константиновне Романовой, последней из Царского Дома Романовых, родившейся в России. Младшая дочь Великого князя Константина Романова и правнучка Императора Николая I умерла в Нью-Йорке в возрасте 95 лет.

Кончина княжны Романовой стала неожиданной для миллионов россиян в том числе и потому, что большинство из них не знало, что еще живет на Земле человек, по крови и достоинству самый близкий к последнему российскому императору.

Судьба Великой княжны – еще одно свидетельство трагической участи представителей Дома Романовых: от попавших в алапаевскую и коптяковскую могилы до разбросанных былинками по неласковому чужеземью отпрысков российской монархии. В Соединенных Штатах Вера Константиновна жила с 1931 года. Приехала сюда из Европы, попав в водоворот послевоенных мытарств. Работала в Толстовском фонде, заболела, устроилась в Общество помощи русским детям за рубежом, потом перешла в Синод. Выйдя на пенсию, окончательно поселилась на территории Толстовского фонда. Выделили Ее Высочеству Великой княжне (она одна из всех потомков Романовых имела право так именоваться) две маленькие комнатки в деревянном домишке для коротания времени «земных тягостей».

Вера Константиновна никогда не бывала в России после революции, но никогда не меняла гражданство. Так и умерла на 95-м году жизни российской подданной.

А началась ее жизнь в апреле 1906 года в богатейшем Павловском дворце под Петербургом.

…Считаю, что эта встреча была для меня одной из самых удивительных в жизни. Летом 1989 года мои русско-американские (или американо-русские) друзья, потомки Ивана Пущина, друга Пушкина, Пущины-Хлебниковы-Небольсины посоветовали мне навестить Великую княжну Веру Романову, которая жила в получасе езды от Нью-Йорка. «Сам Бог тебе велит повстречаться с княжной, у вас в России о ней, наверное, забыли, а она между тем самая близкая убиенному Императору родственница на Земле. Мало того, – говорили мне, – возможно, Вера Константиновна – единственная из оставшихся в живых людей, которые общались с Николаем II. И еще имей в виду, Великая княжна никого не принимает, мы сами повезем тебя к ней». И вот в одно прекрасное нью-йоркское утро Михаил Хлебников повез нас с женой в знаменитый Толстовский фонд.