Читать онлайн «Люди в концлагере». Страница 7

Гораздо позже и в полностью ином (хотя, может, и не совсем) контексте произошли похожие события. Я говорю об изучении людей, выросших в израильских киббуци. У многих из них, согласно психоанализу, детский опыт должен был отразиться в нестабильной личности. Они также были замкнуты и отчуждены. Психоанализ их рассматривал как сильных невротиков. Но также это были люди, перенесшие невероятные испытания во время войны за независимость и в ходе короткой военной кампании против Египта. Я уж не говорю о трудностях жизни на граничащих с арабами территориях. Эти люди, согласно психоанализу слабоустойчивые к дезинтеграции личности, показали себя героями, в основном благодаря силе их характера.

Вопрос был в том, почему психоанализ столь успешный в понимании человека и изменений его личности, показывает некомпетентность в других отношениях. Почему он не может служить ключом к пониманию «истинной» природы человека? Почему, помогая человеку выйти из стресса и способствуя улучшению его состояния, как это было в моем случае, психоанализ не может достичь этого в отношении других, не предоставляет им возможности достичь интеграции, чтобы выстоять в экстремальной ситуации?

Я долгое время размышлял над причинами этого. Одна из них в том, что, несмотря на то, что психоанализ имеет большой потенциал для разрешения внутренних конфликтов и инструментарий для проникновения в глубины подсознания, практика психоаналитической терапии, как её понимал Фрейд и его последователи, в основном ничто иное, как сильно обусловленная социальная ситуация, поскольку она может пролить свет только на некоторые (но не на все) стороны человеческого разума и может изменить некоторые (но не все) аспекты личности и не может оградить от ограниченности как пациентов и психоаналитиков, так и саму теорию.

Психоаналитическая терапия — это особая среда со своими уникальными последствиями. Она не может быть архимедовой точкой опоры вне мира социальных феноменов. Она не может выделить человека из его социального окружения и дать его «истинное» описание. Чтобы оказаться в состоянии психоанализа нужно поменять обычное окружение на иную специфическую среду. Поэтому изучение реакция человека в такой среде приводит к открытиям, обусловленным самой этой средой. И можно легко ошибиться, если подобные находки применять в иной среде без соответствующих изменений.

Позвольте мне привести поясняющий пример. Предположим, что два студента желают изучить общество, человека и его природу. Один объектом наблюдения избирает группу ученых в процессе их работы. Вероятно, он найдет, что каждый из них добросовестно отдает всего себя работе ради достижения поставленной цели, собственно содействуя интересам всего общества. Второй же студент, напротив, будет наблюдать тех же ученых, но уже собравшихся в баре после работы. Они немного выпили и не спешат идти домой. Озабоченные небольшими неудачами в исследованиях или отношениями с коллегами, начальством или домашними проблемами, они позволяют себе выпустить пар после трудного дня. Это время полной релаксации. Они даже по-дружески подначивают друг друга к откровенности по поводу работы, дома или самих себя.

Затем предположим, что они прекрасно понимают несерьезность положения и ради разрядки могут дойти до заявлений, что их дело бессмысленно, что они им занимаются ради денег или ради семьи. И более того, они могут сказать, что ненавидят этот каторжный труд, своих коллег и что-нибудь еще в этом роде.

Теперь допустим, что наш второй наблюдатель пришел к заключению, что эти разговоры за стойкой бара выражают подлинную мотивацию этих людей, их истинную сущность. Он тогда решит, что их тяжелый и полезный труд — всего лишь ловкое прикрытие их «истинных» желаний. Такой наблюдатель может начать считать обычные препятствия в работе (ворчанье, зависть, разочарованье) за истинные мотивы или за предлоги для утомительной, но значимой деятельности.

Очевидно, оба наблюдателя увидели важные, хотя и различные аспекты человека в обществе. Ни один из них нельзя назвать ложным, и ни один из них не дает «истинного» описания человека. Подлинный человек состоит из совмещения, в реальности интегрируются обе картины. Это один и тот же человек — только в одном случае он на работе, а в другом — в баре, слегка выпивший.

Во время психоанализа, в основном, пациент имеет дело с неприятностями, мешающими успешной жизни, поскольку он пришел к аналитику не с рассказом о своей жизни, а за помощью в конкретных трудностях. Если бы он пребывал в мечтаниях обо всем хорошем в его жизни, аналитик рано или поздно заявил бы, что если все так хорошо, то нет нужды к нему обращаться — к чему тратить драгоценное время на вещи, которые и так идут хорошо. При этом может показаться, что беседа о позитиве — всего лишь способ уйти от мыслей о неприятном или необходимость соблюсти вежливость в разговоре с теми, кто делится своим положительным опытом и т. п. Это можно истолковать так, что хороший опыт менее важен или может служить лишь предлогом для разговора. И хотя в психоанализе это так и есть, но в реальной жизни он действительно важен и актуален.

Возвращаясь к моему лагерному опыту, еще раз отмечу, что мне психоанализ помог понять разрушительные мотивации личности. К моему сожалению он не мог защитить меня от этого или объяснить стойкость других людей. Переоценивая психоанализ с учетом этого опыта, я пришел к выводу, что он исследует разрушительные влияния и не способен к исследованию положительных влияний. Исключением было конструктивное влияние самого психоанализа. С тех пор, как психоаналитики занимаются только негативом, эта область стала для них легитимной. Они не занимались теорией личности с позитивным направлением к хорошей жизни. Психоанализ все больше и больше начал становиться поводырем по жизни — прямо или косвенно — обеспечив теоретическими структурами науки, изучающие поведение.

Психоаналитики первыми бы заявили, что их теории и практика вышли за пределы узкого поля психотерапии — значение психоанализа признается в таких областях, как социология, педагогика, эстетика, и вообще в жизни. Но взятый вне контекста психотерапии психоанализ может привести к серьезным последствиям, будучи заостренным на мрачном и патологическом, а не на здоровом, нормальном и позитивном аспекте жизни. И такое преувеличение темной стороны психики может привести к теоретическому признанию того, что наличие, а не отсутствие дурного, есть норма для здоровой личности.

В этом пренебрежении позитивом лежит еще одна опасность. Можно прийти к мнению, что самореализация достигается освобождением человека ото всего, что причиняет ему боль, или же, если это не помогает — компенсированием серьезной патологии через интеллектуальные или артистические достижения, как это было с Бетховеном. При таком длительном творческом успехе, могут разрушаться и близкие к артисту люди.