Читать онлайн «Князь Русской Америки. Д. П. Максутов». Страница 38

1^»

и т. п. Офицеры собрались на обед к губернатору. Обед был самый одушевленный и живой, наша дружная семья собралась в первый раз после боя, и всякий имел что-нибудь рассказать. После обеда губернатор пил за наше здоровье, мы пили за его, орали, кричали «ура!» и пр. Наконец, когда все приутихли, Завойко сказал, что так как дело кончено, то нужно об этом послать донесение в Петербург, и он желал бы знать, на кого упадет общий выбор иметь эту честь. «Разумеется, Максутов», — пробасил Изыльметьев, командир «Авроры». «Максутов, Максутов», — подтвердили все, кроме одного, который побледнел и не поддерживал этого предложения. Завойко благословил меня, поздравил и поцеловал, а затем поздравили меня и целовали остальные мои товарищи. Таким образом, отъезд мой был решен, и нужно было только подумать, на чем меня отправить. В это время находился в порте американский бриг «Нобль», с капитаном которого и было условлено о доставке меня в Аян, и так как мачты и такелаж его были повреждены, то тотчас же принялись за его исправление. Повреждения, однако, оказались настолько значительными, что я только 14 сентября мог отправиться в путь. Последние дни моего пребывания в Камчатке были самые грустные. Врат мой страдал жестоко и видимо слабел. После хороших дней, стоявших во время пребывания неприятеля, начались осенние ненастья и дожди, крыша, пробитая осколками бомб, текла, как решето, сырость и перемена температуры скверно действовали на больных. Мравинский, имевший легкую рану в ногу, перенес, а брат получил горячку и 10 сентября умер, 12 числа его похоронили».

Осталась эта скорбная дата и в Памятном листке:

1854. сент.10. Скончался брат Александр.

Уместно привести свидетельства и других участников Петропавловской обороны, очевидцев подвига князей Максутовых. Для всех это был первый бой. Большинство этих заметок не предназначалось для печати. Но их читали и перечитывали в семьях. Как и любые вести с далекой войны, их обсуждали дома, в свете, в кают-компаниях и в классах Морского корпуса. Эти письма формировали общественное мнение и создавали репутацию.

Мичман Николай Фесун написал письмо начальнику Морского корпуса Б.А. Глазенапу. Позднее он все-таки добился руки дочери

В. Завойко и стал свойственником Максутовых. Но это не уменьшает его беспристрастности в отношении Александра и Дмитрия. Письмо это среди прочих в столицу доставил сам Дмитрий Петрович. Уже в начале 1855 г. отрывки из письма мичмана были опубликованы в книжке «Камчатка и ее обитатели с видом города Петропавловска, планом и описанием сражения 20 и 24 августа». Читаем: «Командир этой батареи лейтенант князь Дмитрий Петрович Максутов был изумительно хладнокровен. Так как неприятель, имея на каждой из сторон своих фрегатов по две 2-пудовые бомбические пушки, стрелял большею частию из них, то его ядра все долетали до батареи и, ударяясь о фашинник, не причиняли слишком большого вреда; у нас же на батарее пушки были 36-фунтовые, следовательно, стрелять из них можно было только тогда, когда неприятель, увлекаясь, подтягивался, чтобы действовать всеми орудиями батальным огнем. Князь пользовался этим как нельзя лучше, не горячился, не тратил даром пороха, а стрелял только тогда, когда по расстоянию мог судить, что его ядра не потеряны. <...>

Кошечная батарея в продолжении 9 часов выдерживала огонь с лишком 80 орудий! Редкий пример в истории войн прошедших, тем более что, несмотря на весь этот ураган ядер, батарея устояла и, исправившись за ночь, в следующее утро снова готова была вступить в бой. Командир батареи князь Дмитрий Максутов до того приучил своих людей к хладнокровию, что, когда неприятель действовал только бомбами и нашим из 36-фунтовых нельзя было отвечать, кантонисты-мальчики, от 12 до 14 лет, служившие картузниками, чтобы убить время, пускали кораблики».

Став лейтенантом, Н. Фесун еще раз описал события Петропавловской обороны в 1859 г. в ответ на появившиеся публикации иностранцев, стремившихся умалить победу русского оружия.

Лейтенант «Авроры» Константин Пилкин просил лейтенанта Д. Максутова захватить его письмо матери. Лихой, по мнению сослуживцев, офицер не желал пугать матушку и поэтому, живописуя подвиги товарищей, как бы вскользь рассказал о своей штыковой атаке Неприятельского десанта: «...через час три фрегата и пароход поместились снова против 11-пуш. батареи, но опять на таком расстоянии, что та, бедная, не могла действовать, и их большие орудия осыпали ее, и надо отдать справедливость, выстрелы их были великолепны, все ядра ложились в батарею, но та, как бы хранимая невидимою силой, не уступала их усилиям, а защищенная земляным валом, устроенная на твердом грунте и осыпаемая осколками камня, оставалась, если не невредимою, потому что 7 орудий были уже подбиты, но хранимая богом, она еще выдерживала канонаду, и когда огонь неприятеля редел, она, как бы дразня его, посылала ему выстрелы и тем заставляла его снова делать залп за залпом, а между тем прислуга батареи, эти герои, достойные имени русского, спокойно сидели за валом и даже некоторые курили трубки, а мальчики из кантонистов от 10 до 12 лет, назначенные на батареи для подавания картузов, спускали от нечего делать (под ядрами) кораблики. Командир батареи хладнокровно один ходил взад и вперед и только изредка говорил: «Такой-то нумер, пали». Командир батареи был князь Максутов 2-й. Только единой помощи бога можно отнести, что эта батарея, осыпаемая тремя фрегатами и пароходом с 8 час. утра до 7 час. вечера, могла устоять и потерять во весь день всего 4 убитых и 6 раненых...»

К. Пилкин немного перепутал нумерацию Максутовых, почему-то считая своего сослуживца по фрегату Александра первым. Или он расставил номера уже после смерти Александра. Свое послание он заключил глубоким сожалением: «Курьером будет лейтенант князь Максутов 2-й. <....> Надо ли говорить, как мне хотелось быть на месте Максутова. Но эта честь ехать с донесением о победе принадлежит ему по справедливости: он более всех вынес огонь неприятеля и показал хладнокровие, которым мог бы гордиться всякий, и потому никто не оспаривает у него этого права, но я дорого бы дал, чтобы мог заслужить это право и приобрести счастье за свои заслуги, обнять мою дорогую мать, моих братьев, всех родных моих, но жребий войны не дал мне первой роли этой кровавой трагедии, и я покоряюсь судьбе; верно, она знает, что делать, и, может быть, я не был в силах и не имел бы способности и осладнокровия выполнить этой роли».