Читать онлайн «КГБ и тайна смерти Кеннеди». Страница 65

3. Во время пребывания в Советском Союзе и после возвращения в США Освальд в оперативном плане рассматривался спецслужбами обеих держав в первую очередь как объект, представляющий определенную угрозу государственной и национальной безопасности, а не как потенциально опасный в плане террористических проявлений. Об этом свидетельствует реакция КГБ на увлечение Освальда изготовлением самодельных гранат. Правда, такая реакция может объясняться и тем, что в КГБ было известно о предстоящем скором отъезде объекта из СССР. Окружению Освальда в США было известно его неравнодушное отношение к стрелковому оружию, а де Мореншильду (имевшему контакты в тот период с ЦРУ) — о наличии у него винтовки с оптическим прицелом, однако никто не знает, какова была реакция американских спецслужб на это. Во время демонстрации револьвера в советском посольстве в Мехико Освальд был воспринят беседовавшими с ним работниками КГБ не как инициативный террорист, а как человек, способный применить оружие, оказавшись в чрезвычайной ситуации.

4. Взаимоотношения советских и американских спецслужб с Освальдом строились по принципу «первый — второй». Его линия поведения и отдельные «непредсказуемые» поступки обусловливались личными целями и жизненными идеалами. Те и другие службы отвечали на это в силу возложенных на них функциональных обязанностей, но всегда были весьма «обходительны» и «снисходительны» к этому объекту. Прослеживается удивительная солидарность в тактике работы в отношении него враждовавших в тот период советских и американских спецслужб. Объяснить это можно совпадением оценки Освальда как личности сумасбродной и недостаточно серьезной для того, чтобы применять к ней крутые меры. Но вероятнее всего, сказывалось влияние политического фактора, своеобразного статуса Освальда и его семьи в последние четыре года жизни. Сам он очень ловко пользовался этим статусом: при малейшем недовольстве действиями официальных властей или спецслужб немедленно просил защиты у противоположной стороны. Из Минска Освальд слал в американское посольство в Москве и сенатору в США письменные жалобы на притеснение его жены и задержку с оформлением выезда в Соединенные Штаты американского гражданина и его семьи, из Далласа письменно — советскому посольству в Вашингтоне, а устно — советскому посольству в Мехико жаловался на преследования со стороны ФБР, искажая при этом реальные факты. Очевидно, что Освальд, уверенный в контроле переписки, в обоих случаях использовал один и тот же прием скорее для шантажа спецслужб, чем в расчете на поддержку подлинных адресатов.

5. Насколько при жизни Освальд выглядел балластом для спецслужб по обе стороны океана, настолько после смерти его имя стало привлекательным для них. В долгие годы холодной войны разведки трех стран (США, СССР и Кубы) широко использовали его в активных пропагандистских мероприятиях друг против друга. Многочисленные публикации с прямыми обвинениями или с намеками на подготовку и осуществление покушения, на использование Освальда в качестве то агента-киллера, то козла отпущения появлялись в средствах массовой информации, особенно в период проведения очередных официальных или неофициальных расследований убийства Кеннеди. Очевидно, именно через эту призму следует рассматривать появлявшиеся вдруг записки на разных языках, адресованные Освальду или якобы написанные им. Такие «доказательства» служили подтверждением одних теорий и опровергали другие. В результате всей этой деятельности информационное пространство по проблеме Далласа оказалось настолько замусоренным, что сегодня очень трудно найти грань, отделяющую работу искренних исследователей и труды спецслужб. Пожалуй, помочь в этом при желании могли бы сами спецслужбы — ведь теперь это не нанесло бы им особого ущерба.

6. Два последних этапа жизни Освальда (СССР и США) были до предела заполнены попытками реализовать «политические идеалы» и решить возникающие в связи с этим земные проблемы. В последние два месяца наступает как бы пауза, возможно вызванная кризисом его мировоззренческих взглядов. Похоже, в его сознании они меняются местами с реальными повседневными заботами. По ряду признаков наблюдается тенденция к устройству устойчивого семейного очага, стабилизации взаимоотношений с женой, но этому препятствует ее непримиримая позиция.

7. Будучи интровертом, Освальд в окружавшей его в данный момент социальной группе обычно держался обособленно и настороженно (в минский период в новой для него молодежной среде отмечалась его большая раскованность и контактность).

Вместе с тем в разные периоды Освальд склонен устанавливать доверительные отношения в рамках «диады» (дружеская пара): Торнли и Дельгадо — в Корпусе морской пехоты, П. Головачев и Э. Титовец — в Минске, де Мореншильд и двоюродная сестра М. Мюррет — в США.

В октябре попытки М. Пэйна (хозяина дома, где проживала с детьми Марина) сблизиться с ним не увенчались успехом. В последние несколько месяцев Освальд, судя по всему, не входил ни в одну «диаду», кроме супружеской.

Несмотря на противоречивое отношение к жене, Освальд в отдельные моменты доверял ей свои сокровенные мысли, включая конкретные планы достижения политических целей даже с применением насилия. При общении с ней в октябре — ноябре он делился лишь планами обзавестись собственной крышей без увязки с какими-то политическими фантазиями и целями.

8. В течение всей его недолгой жизни в поведении Освальда проявления агрессивности чередовались с периодами глубокой депрессии. При детальном анализе многих фактов его биографии складывается убеждение, что Освальд являл собой ярко выраженный тип садомазохистской личности, способной на деструктивные (насильственные) действия в отношении других и аналогичные шаги по отношению к себе.

Хотя врачи Боткинской больницы в Москве считали несмертельными нанесенные им себе порезы вен, однако пришли к заключению, что он способен на подобные попытки и в дальнейшем при определенных условиях (возможно, это было еще одним фактором, вызывавшим обходительное отношение к нему со стороны КГБ).

Примерами садомазохизма Освальда могут служить наряду с эпизодом попытки самоубийства и некоторые другие. Так, в своем «Историческом дневнике» он пишет: «Думаю, когда Римма придет в 8 часов и найдет меня мертвым, это будет сильный шок (желание причинить боль человеку, к которому испытывал симпатии. — О.Н.). Где-то играет скрипка, пока я наблюдаю, как улетучивается моя жизнь. Я думаю про себя: как легко умирать и как сладка смерть… (наслаждение от акта или инсценировки саморазрушения. — О.Н.)».