Читать онлайн «Из воспоминаний жандарма». Страница 21

IV

Харьковские беспорядки в 1872 г.

В бытность мою на Дону в 1872 году я был в отпуску у своих родственников в г. Харькове, куда прибыл на праздник св. Пасхи, в дни которого произошли в г. Харькове на улицах города большие беспорядки[60], сопровождавшиеся нападением народных толп на городские полицейские участки и на чинов городской полиции в продолжение почти трех дней. Быв личным добровольным свидетелем этих беспорядков, я постараюсь их воспроизвести в том виде, как я их видел воочию в различных частях города. Я был в форме казака и этим был застрахован от всяких насилий и нападений; из личной любознательности я был на улицах, площадях и в толпах, подвергая даже свою жизнь опасности от шальных солдатских пуль. В то время я решительно не имел никакого представления о политике, о социально-революционной пропаганде и движении; был далек от всякой мысли придавать этим уличным беспорядкам какой-либо оттенок или характер политического значения. Но впоследствии, после нескольких лет моей службы в корпусе жандармов и полного ознакомления движущегося на Россию и нараставшего в то время в пределах России социально-революционного движения, я не мог не прийти к положительному заключению и выводу, что беспорядки в г. Харькове в 1872 г. уже носили безусловно политический характер и окраску, поддерживаемые местными, только зародившимися в г. Харькове социал-революционерами, которых я лично не знал, но видел в толпе в качестве подстрекателей; причем они, представляя из себя интеллигентов, по наружному виду выделялись из толпы приемами, наружным видом, одеянием и ношением, в большинстве, очков с темно-синими стеклами — с целью изменения своей наружности и быть неузнанными. Дело беспорядков произошло от незатейливой и обыденной причины, но беспорядки — в дальнейшем своем развитии были обязаны подстрекательству толпы появлявшимися революционерами, воздействовавшими на толпу пьяных буянов, которых была масса по случаю праздничных дней, проводимых, обыкновенно, чернью в устраиваемых каждогодно на Михайловской (ныне Скобелевской) площади балаганах, с народными представлениями и качелями.

В одном из домов на Михайловской площади квартировала артель рабочих, которые, перепившись, затеяли между собою драку, для прекращения коей хозяин этой рабочей артели обратился к полицейскому приставу с просьбою убрать из квартиры пьяных буянов. Городовые, взяв из квартиры пьяных рабочих, повели их в участок через площадь, наполненную народом; народ стал отбивать задержанных полициею, и произошло общее столкновение между народом, задержанными и полицейскими, сопровождавшееся общею дракою на площади. Пристав Шмелев для рассеяния толпы вызвал пожарную участковую команду и приказал из пожарных труб обливать толпу водою, через что уже произошли столкновение и драки между народом и пожарными, которые бегали в толпе с топорами и наносили удары обухами топоров; но один из пожарных, сильно избитый толпою, бросился в беспамятстве в толпу, и взмахом топора разрубил голову проходившему через площадь совершенно неповинному солдатику, который нес в сумке казенные пакеты. Это убийство солдатика ожесточило настолько народную толпу, что она принялась за избивательство пожарных, городовых и подступила к разгромлению полицейского участка, на этой площади находившегося, с требованием освободить задержанных из толпы городовыми. Требования не выполнялись. Прибыли в участок губернатор князь Кропоткин[61] (впоследствии в 1879 г. убитый киевским революционером евреем Григорием Гольденбергом), прокурор судебной палаты Писарев[62], во главе прокурорского надзора и следователей, которые никакими увещаниями не могли заставить разойтись народ. Наступали сумерки, и я, по приглашению, отправился в квартиру харьковского губернского воинского начальника генерала Макухина. Только что я с Макухиным пошли к нему в квартиру, как явился испуганный городовой, который, от имени губернатора, просил генерала Макухина тотчас же дать в помощь полицейскому участку воинскую команду с ружьями и патронами, добавив, что толпа напала на участок, губернатор и прокурор палаты со следователями — едва спаслись, уйдя из участка задним ходом через заборы, сады и огороды, причем прокурор палаты Писарев повредил себе ногу, перепрыгивая через забор. Взята была караульная рота, вблизи находившаяся, с которой генерал Макухин и я последовали на Михайловскую площадь к участку. Рота состояла всего из 40–50 человек. Выйдя на площадь, заполненную народом, я посоветовал генералу Макухину приказать бить в барабаны, чтобы воздействовать на толпу; но под звук барабана из толпы раздавались голоса: «братцы, их мало, отобрать от них ружья». Положение было критическое, но все-таки натиском удалось через толпу пробраться к участку и освободить последний от натиска толпы, которая и разошлась к ночи. Заявление о бегстве властей из участка подтвердил мне один из судебных следователей, бывших в участке, который на площади, когда я шел вблизи роты, подошел ко мне с портфелем и просил разрешить ему следовать около меня, добавив, что он едва спасся из участка от толпы через огороды, вместе с прокурором Писаревым, который повредил себе ногу, спрыгивая с забора. Я отвечал следователю, что к составу части войск не принадлежу, а состою в числе любопытных, и готов следовать с ним до участка, куда мы и пришли с ним.

На другой день, с раннего утра, тот же полицейский участок, охраняемый военною командою, стал вновь окружаться толпой, из которой бросали в часовых камни и яйца и произносили ругань. Капитан этой команды Малявин явился к генералу Макухину, весь, с головы до ног, залитый яйцами, и просил усилить состав команды, которой грозили отобранием ружей; с таким же заявлением, в присутствии моем, явился к генералу Макухину один из пехотных командиров — полковник Хрущов. Явился на площадь вновь губернатор, но не мог отодвинуть толпы от участка, а к помощи войск не приступал. Вызвал пожарную команду другого участка, которая, с появлением ее, моментально, в буквальном смысле сего слова, была уничтожена толпою, бочки поразрублены, лошади повыпряжены и носились вместе с пожарными по площади и улице; пожарные, быв избиваемы, схватясь за топоры, обухами отбивались от наносимых им ударов из толпы, вооруженной каменьями, взятыми из мостовых. После этого, губернатор обратился с просьбой к командующему войсками генерал-адъютанту Карцову[63] о присылке войск на площадь; пока войска собрались в достаточном количестве, шла рота пехоты — и как только она повернулась на площадь и подставила свой тыл, — толпа бросилась на роту, которая бегом, чрез площадь, достигла балаганов, остановилась и, опершись на них, самопроизвольно открыла пальбу из ружей; явилось несколько убитых и раненых, которых толпа понесла к дому губернатора и государственному банку, куда направлены были войска, охранявшие дом губернатора и банк. После этого на площадь прибыл для увещания народа архиепископ Нектарий[64], убедивший толпу следовать за ним в архиерейский дом для слушания молебствия. Толпа направилась за его экипажем, но по всей Московской улице толпа шла с распущенными красными, революционными флагами и, дойдя до Николаевской площади, бросилась на здание городской полиции и разгромила его так же, как и Михайловский полицейский участок, который в глазах моих был разгромлен так, что остались только одни стены да крыша, а двери, окна, рамы — были совершенно уничтожены, как и все имущество как участковое, так и собственное, принадлежавшее жившим в участке полицейским чинам. Дела городской полиции были выкинуты из здания и носились ветром в листах по Николаевской площади. От здания городской полиции толпа была отогнана выстрелами войск и направилась на молебствие в архиерейский дом, откуда разошлась. От выстрелов пострадало несколько человек. В форме полицейского чиновника, городового — не представлялось возможности выйти на улицу, не рискуя быть избитым или убитым. Я сам видел на площади бывшего харьковского полицмейстера Прожанского[65] в одной изорванной рубахе; мундир и другие принадлежности одеяния были на нем изорваны; на нем болтались клочья его одежды. С приведением войск, главным образом, кавалерии, и с появлением войсковых патрулей на улицах города, на третий день беспорядки затихли и более не повторялись. Беспорядки эти, вновь повторяю и подтверждаю, были безусловно развиты революционерами и представляли из себя опасное зрелище — по последствиям — от толпы в несколько тысяч человек, каковая являлась страшилищем, вооруженным чем попало, а главным образом — каменьями.