Читать онлайн «Записки офицера «СМЕРШа»». Страница 37

— Вызвать фельдшера ко мне! — приказал Симбуховский.

— Товарищ майор, старший лейтенант медслужбы Аронов по вашему приказанию прибыл.

— Так вот, старший лейтенант, в третьем эскадроне много раненых. Сам Быстревский эвакуировать их не может. Так, по крайней мере, доложил. Придется вам. Пробирайтесь в эскадрон, окажите помощь на месте, а кого необходимо, как только сможете, эвакуируйте. Где эскадрон и как туда добираться, вам по карте покажут.

Помначальника штаба — ПНШ-2 Зотов, уже капитан, подошел с картой. Я заглянул через плечо. Указав карандашом точку на краю леса, он произнес только одно слово: «Тут». — «А немцы?» — спросил Аронов.

Зотов обвел точку кругом. «Что, эскадрон в окружении?» Это со всей очевидностью явствовало из неровной окружности вокруг точки.

— Доложите об эвакуации раненых через два часа. Ясно? — резко произнес Симбуховский.

Аронов понял, что выполнить этот приказ если и возможно, то настолько непросто, что тех двух часов… Но приказ есть приказ.

Потом я узнал, что больше часа кружили Аронов с ординарцем по лесу. Темень. Дождь: Ориентировались лишь по стрельбе, по звукам отличая, где наши пулеметы, где немецкие. Пробраться в третий эскадрон не удалось, всюду натыкались на противника. Вернулись.

Симбуховский, узнав, что Аронов вернулся, не выполнив приказа, сквозь зубы произнес: «Кавалер двух боевых орденов, а задание не выполнил?» — словно плеткой хлестнул. Аронов молча повернулся и вышел из штабной палатки. Я вышел вслед за ним.

— Не знаю, что будет, но я пойду снова. Люди там раненые…

— Будь осторожен, ради бога. Документы с тобой? — спросил я.

— Со мной.

— Дай мне. Мало ли что может случиться. Сам знаешь.

— Нет, не дам. Что бы ни случилось — живым в руки немцам не попаду. Будь покоен. Жди. Вернусь.

Часа два они ползали по лесу, но наконец по какому-то овражку проползли под носом у противника, чуть под огонь своих не попали. Стали перевязывать раненых, собрали всех в одном месте. А немцы — в наступление, не глядя на ночь и дождь. Пришлось медикам сменить перевязочные средства на автоматы. Отбили атаку. И не только отбили, но и коридорчик расширили. Часам к четырем утра выбрались обратно. Раненых отправили в медсанэскадрон, и только после этого Аронов зашел в штабную палатку.

Дежурный офицер шепотом остановил его:

— Тише, командир только прилег. Двое суток без сна…

Но тут же раздался голос Симбуховского: «Нет-нет, я не сплю, докладывайте». Аронов доложил. Командир полка встал, подошел, крепко пожал руку: «Молодец! Можете идти».

Аронов мне сказал, что первая попытка пробраться к эскадрону Быстревского не удалась из-за того, что Зотов неточно указал по карте место его расположения.

Бои, атаки, наступления, марши сменялись кратковременными передышками. В полку все больше и больше узнавали своего нового командира, все больше и больше убеждались в том, насколько повезло полку с его приходом. Его отношение к людям, и рядовым и офицерам, породило огромное уважение к нему и как к командиру, и как к человеку. О полке стали говорить и в дивизии и в корпусе! Приводили его в пример другим полкам, ставили перед полком боевые задачи на наиболее трудных и ответственных направлениях. Командир полка на марше все время был в седле, а не в бричке или санках, как некоторые до него. Он был то в голове колонны со штабом, то в том или другом эскадроне или батарее, то останавливался и, пропуская идущие подразделения, оглядывал строй казаков.

В начале октября дивизия получила приказ маршем выйти к деревне Ленино и сосредоточиться там для взаимодействия с 1-й польской дивизией имени Тадеуша Костюшко.

Нам была оказана честь идти головной колонной. Дивизия шла за нами! А это ответственная задача Может быть, новый командир дивизии, а после смерти генерала Суржикова дивизией стал командовать генерал-майор Павлов, решил устроить этим некий экзамен нашему новому командиру полка? Кто знает? Но так или иначе, мы шли в голове.

Польская дивизия должна была прорвать оборону противника, а ворвавшиеся в прорыв казачьи полки громить противника, сея панику и истребляя оставшиеся части до подхода основных сил армии.

Этот план был тщательно разработан в Генеральном штабе и имел помимо военного и политическое значение. Говорили, что тот бой будет первым боем польской дивизии, сформированной в СССР. Граница с Польшей была уже недалеко.

Но это, очевидно, понимал и противник. Его командование подтянуло из глубины фронта пехоту, артиллерию, танки, большое количество авиации. Немецкие самолеты буквально висели над позициями польских полков, одни их группы тут же сменялись другими.

Особенно ожесточенные бои разгорелись 12 и 13 октября у села Тригубово. Части польской дивизии во взаимодействии с нашими войсками вклинились в оборону противника и, отбив все контратаки, удерживали занятые позиции. Несмотря на героизм польских и советских солдат, прорвать оборону немцев не удалось.

Не полужив возможности использовать прорыв для ввода нашего кавалерийского корпуса в тыл противника, командование армии решило бросить корпус в- глубокий фланговый обход через Белорусское Полесье и Варненские леса к городам Ровно, Луцку, Ковелю.

Наш полк продолжал идти в авангарде дивизии, стараясь не ввязываться в бри с гарнизонами в населенных пунктах. Это удавалось не всегда…

Из записной книжечки 3 октября 1943 года:

«3 года, как я в армии. Опять бои. Прошли всю Смоленскую область. Уже в Белоруссии… Чувствую, что в сердце нет никого. А с какой бы силой мог сейчас любить! Холодно. А согреть некому. Вера? Нет. Нет никого, и не надо!»

Вот такие строки сохранила моя книжечка.

Последние месяцы 1943 года полк отдыхал и пополнялся после тяжелейших боев на Смоленщине и в Белоруссии. Большое село Иванов Стан дало нам приют и тепло в ноябре, в морозные дни и ночи декабря.

А в январе 1944 года приказ: выступить и двигаться по направлению к Коростеню, важному железнодорожному узлу, районному центру Житомирской области.

Тяжелейшее впечатление оставляли села, деревни, через которые мы шли. Собственно от сел и деревень почти ничего не осталось. Все разрушено, сожжено. Стояли только печи да их голенастые трубы. Жители, если они и остались, ютились в погребах, в землянках.

Снег, метель. Из-под снега торчат обгорелые концы бревен, досок. Местами на топящейся печи, если она осталась целой, собравшись в кучу, под открытым небом, закутанные в тряпье, ютятся дети. Греются. А у шестка мать или бабка хлопочет, сует что-то на лопате в печку.