Читать онлайн «Лев Троцкий». Страница 21

И далее шел детальный разбор тактических и организационных задач социал-демократии с позиции решительного противостояния «ортодоксальной теократии», которую пытался навязать ей Ленин. Эпитеты сыпались один за другим. Ленина автор упрекал в негибкости мысли, в стремлении насадить в партии «казарменный режим», в установке: «Когда против меня восстают, это очень дурно. Когда я восстаю, тогда хорошо».[146] Бумага, на которой Ленин писал, «краснела за него».[147]

Троцкий решительно выступал против игнорирования самодеятельности пролетариата, подмены класса партией, называя таковую «политическим заместительством». В противовес Ленину, который, привлекая опыт французской революции XVIII века, называл большевиков «якобинцами с пролетариатом», Троцкий решительно противопоставлял социал-демократизм якобинизму, а самого руководителя большевиков издевательски именовал Максимилианом Лениным, проводя параллель между ним и вождем якобинцев Максимилианом Робеспьером, фанатичным и безжалостным инициатором кровавого террора в 1794 году. Якобинская большевистская тактика, полагал автор, в конце концов подведет весь пролетариат под «революционный трибунал» по обвинению в примиренчестве, и первой попадет под нож гильотины львиная голова Маркса. В брошюре была прозорливо суммирована сущность ленинского плана партийного строительства, который во всей своей масштабности развернется после прихода большевиков к власти: «Партийная организация подменяет собой партию, Центральный Комитет заменяет партийную организацию, и, наконец, «диктатор» подменяет собою Центральный Комитет…»[148]

Так разрыв между обоими социал-демократическими лидерами углублялся во все большей степени, становился почти непреодолимым, во всяком случае, в реально складывавшихся условиях. Позже, в советское время, Троцкий, ставший ближайшим соратником Ленина, постарался забыть об этой брошюре и очень не хотел, чтобы о ней вспоминали другие. Это была единственная работа, которая не только не была переиздана, но о которой автор вообще никогда не упоминал начиная с 1917 года. Недруги, однако, помнили о ней и многократно тыкали ее в нос автору, когда тот стал оппозиционером.

Тем временем в 1903–1904 годах Лев все более оттачивал свое искусство полемиста, выступая на социал-демократических собраниях в Швейцарии. Меньшевик П. А. Гарви вспоминал одно из собраний в Женеве, происходившее под председательством Ф. И. Дана: «С большой речью выступил Троцкий, обрушившийся на большевиков. Такого блестящего оратора мне не приходилось еще слышать ни в подполье, ни в тюрьме. Бросались в глаза боевой задор, отточенность, пожалуй, нарочитая и чрезмерная, формулировок, полемическое искусство: в руках не меч, а шпага».[149]

С конца ноября 1903-го по октябрь 1904 года в «Искре», оказавшейся в руках меньшевиков, были опубликованы семь «Политических писем» Л. Д. Троцкого.[150] Восьмое письмо не появилось, видимо, в связи с тем, что Троцкий постепенно отходил от меньшевиков. То ли он сам воздержался от публикации этого текста, то ли его не допустила редакция. В личном архиве, однако, Троцкий письмо сохранил и опубликовал в своем собрании сочинений.[151]

Содержание «Политических писем» несколько отличалось от общих установок «новой», меньшевистской «Искры» большей агрессивностью как в отношении официальных учреждений царской империи, так и оппозиционных сил, стоявших вне социал-демократии.

Особое внимание вызывали социальные и политические тенденции в сфере российской интеллигенции, причем сам этот термин Троцкий зачастую брал в кавычки. Характеристика данного слоя была у него противоречивой. С одной стороны, утверждалось, что «русская «интеллигенция» дописывает последние страницы своей истории», превращаясь в среднее сословие буржуазного общества. С другой стороны, отмечалось «повышение нравственной самостоятельности» и «политической самоуверенности» интеллигентской демократии. Но вновь и вновь высказывалось сомнение не только в социалистическом, но даже чисто демократическом характере «значительной части нашей интеллигенции».

Уже на данном этапе Троцкий отдавал решающую роль в борьбе против самодержавия не «интеллигентской буржуазии», а пролетариату.[152] Эта тенденция в его публицистике была тем более характерной, что меньшевистские руководители, к числу которых он теперь принадлежал, входя во фракционный центр, по-прежнему полагали решающей силой демократического этапа революции именно либеральную буржуазию, автономным помощником которой должен был стать пролетариат.

Судя по текстам статей Троцкого в «Искре» перед революцией 1905–1907 годов, он, не примкнув к большевикам и, более того, подвергая их критике и подвергаясь критике с их стороны, политически был все же с самого начала раскола несколько ближе к ленинской фракции, нежели к мартовской, хотя Ленин подвергался куда более суровой критике, нежели руководители меньшевиков. Уже с апреля 1904 года Троцкий не принимал участия не только в «Искре», но вообще в мероприятиях меньшевиков, а в сентябре того же года заявил о выходе из этой фракции.[153] Правда, сотрудничество в газете он скоро возобновил.

Положение Троцкого в Социал-демократической партии было незавидным. Ленин, затаивший на него глухую и непримиримую злобу, не упускал случая, чтобы подвергнуть его нападкам. Меньшевистские лидеры относились ко Льву противоречиво. Они стремились сохранить его в своих рядах, но смотрели на него со все большей степенью недоверия. Такова была, вероятно, судьба многих из тех, кто стремился примирить близкие между собой по существу, но враждующие силы, в результате оказывался в центре и подвергался атакам как с одной, так и с другой стороны. Сохранить в этих условиях выдержку было нелегко.

По мере назревания революции позиция Троцкого еще более эволюционировала в сторону, противоположную меньшевизму. Этому способствовало его знакомство в 1904 году с видным германским социал-демократом российского происхождения Александром-Израилем Лазаревичем Гельфандом, более известным под псевдонимом Парвус, который оказал влияние на формирование той более или менее цельной революционнополитической концепции, которую Троцкий будет развивать уже в период революции 1905 года и непосредственно после нее, которой он будет придерживаться с уточнениями на протяжении всей последующей деятельности.

Гельфанд (1867–1924) был сыном еврея из окрестностей Минска, бежавшего в Одессу после погрома и ставшего портовым грузчиком. Несмотря на «пролетарское происхождение», Гельфанд с блеском окончил гимназию и продолжил учение в Базельском университете, где получил степень доктора философии. Он не возвратился в Россию, а перебрался в Германию, где перешел на социалистические позиции, начал сотрудничать в социал-демократической прессе, а затем завоевал репутацию одного из наиболее авторитетных социалистических аналитиков.[154] Он печатался в «Искре» и «Заре», после Второго съезда оказался ближе к меньшевикам, но полностью к ним не присоединился, отстаивал мысли о близости революции в России, о неизбежности крупной войны, о переплетении экономики и политики ведущих стран. На собеседников производили глубокое впечатление эрудиция Парвуса, его живые манеры, которые, как ни странно, гармонировали с массивной фигурой (Парвуса прозвали «слоном») и коммерческой хваткой, умением распорядиться деньгами на пользу и своему делу, и себе самому для получения удовольствий от жизненных благ, вкусной пищи, элегантной одежды, просторного жилья, многочисленных женщин, которых он часто забывал, как и своих детей.