Читать онлайн «Разум на пути к Истине». Страница 10

С одним из первых заявлений, положивших начало спорам между сторонниками западного и собственно русского пути развития в плане историческом, религиозном, гражданском и культурном, выступил Чаадаев. В 1828–1830 гг. он написал восемь «Философических писем», которые сразу же стали хорошо известны его окружению, хотя появились в печати (письмо первое) много позже, когда и взгляды самого автора претерпели серьезные изменения[73]. В первом «Философическом письме» главное место занимала уничижительная оценка прошлого русских, отторгнутых, по мнению автора, от исторического процесса: «Годы ранней юности, проведенные нами в тупой неподвижности, не оставили никакого следа в нашей душе, и у нас нет ничего индивидуального, на что могла бы опереться наша мысль, но, обособленные странной судьбой от всемирного движения человечества, мы также ничего не восприняли и из преемственных идей человеческого рода»[74].

Ярыми противниками такого взгляда на русскую историю оказались Хомяков, Петр Киреевский и Языков. Их православная вера, не допускавшая пренебрежительного отношения к любому народу, тем паче родному; история России, запечатленная в русской святости (ибо во весь год не найти недели, когда не праздновалась бы память кого-либо из русских святых); наконец, славное прошлое собственных предков — все это обусловило горячий протест против «проклятой чаадаевщины», по слову тишайшего Петра Киреевского. Однако искать доказательства своей правоты идейным противникам Чаадаева следовало в той сфере умственной деятельности, которая была бы убедительна для секуляризованного мировоззрения. Так началось внимательное изучение отечественной истории и словесности.

В 1833 г. П.В. Киреевский, вдохновленный А.С. Пушкиным на собирание русских песен, предпринял по российским губерниям путешествие, в котором где сам, где с помощью друзей собрал множество народных песен. Он писал; «Мы не только можем гордиться богатством и величием нашей народной поэзии перед всеми другими народами, но, может быть, даже и самой Испании в этом не уступим; несмотря на то, что там всё благоприятствовало сохранению народных преданий, а у нас какая-то странная судьба беспрестанно старалась их изгладить из памяти; особенно в последние сто пятьдесят лет, разрушивших, может быть, не меньше воспоминаний, нежели самое татарское нашествие»[75]. Несколько позже Хомяков начал писать свои капитальные «Записки о всемирной истории».

Осенью 1836 г. полемика о прошлом и будущем России приобрела особую остроту в связи с публикацией в пятнадцатой (сентябрьской) книжке «Телескопа» первого «Философического письма» Чаадаева. На автора обрушились правительственные кары[76], редактор, Н.И. Надеждин, был сослан, «Телескоп», один из последних московских журналов, закрыт, в печати запрещено какое-либо обсуждение публикации. Зато в московских гостиных не утихали жаркие споры: автора жалели как человека пострадавшего (как когда-то жалели декабристов), но к факту обнародования его идей и к ним самим отнеслись по-разному[77].

В ряды идейных противников философа с Ново-Басманной встал теперь и Иван Васильевич, впрочем до конца своих дней не прерывавший с Чаадаевым дружеских отношений. Зимой 1838–1839 гг. на одной из сред у Киреевского (участникам которых обычно предлагалось прочесть что-либо новое) Хомяков выступил с сочинением «О старом и новом». В своем полемическом «Ответе А.С. Хомякову» по поводу противоречий русской истории — этом первом известном нам публичном выражении своего нового мировоззрения — Киреевский явился человеком вполне православным, переосмыслившим свои прежние воззрения, касавшиеся путей развития Европы и России и особенностей европейского и русского просвещения. Если в статье «Девятнадцатый век» автор предлагал искать просвещения на Западе, то в «Ответе А.С. Хомякову» он, анализируя различия «основных начал жизни», а следовательно, и исторических путей Европы и России, твердо заявил о существовании самобытного начала русской образованности и указал, что искать его надо в многовековых традициях Православной Церкви. Так впервые обозначилось то разделение, о котором позже Герцен сказал: «Между им и нами была церковная стена»[78].

Противостояние сторонников западного и собственно русского пути развития[79] (которых в пылу споров кто-то назвал славянофилами) усиливалось год от года, и уяснению обеих позиций и была посвящена жизнь московских салонов 1830–1840 годов. В 1843 г. полемика из гостиных перекочевала в московскую университетскую аудиторию. В течение 1843/1844 учебного года Т.Н. Грановский читал публичные лекции по западноевропейской истории, в которых утверждал мировоззрение западников, полагавших в основу человеческой истории общие идеи закономерности и прогресса, безразличные к особенностям развития каждого народа. На эти выступления в университет съезжалась вся образованная московская публика, независимо от пристрастий. Иван Васильевич провел зиму в деревне и лекций Грановского не слышал, зато присутствовал на торжественном обеде 22 апреля 1844 г. в честь их успешного завершения, — обеде, который дал в своем доме С.Т. Аксаков. Идейные противники опять сошлись за столом: рядом с Грановским сидел Шевырев, по сторонам Герцен, Самарин, Хомяков, Погодин и другие. Споры улеглись, все примирились: пили за Грановского, за Шевырева, за Москву, за всю Русь. В середине обеда Герцена уговаривали сменить в фамилии вторую «е» на «ы», чтобы было по-русски, под конец решили, что он и с «е» хорош. Но это уже был закат той эпохи, когда еще могли дружить несмотря на идейные разногласия. В ответ Т.Н. Грановскому на следующий год С.П. Шевырев прочел курс «История русской словесности, преимущественно древней». На это событие, неожиданно «состарившее» отечественную литературу на несколько веков, Киреевский отозвался в статье-рецензии «Публичные лекции профессора Шевырева»: «Из-под лавы вековых предубеждений открывает он новое здание, богатое царство нашего древнего слова; в мнимо-знакомой сфере обнаруживает новую сторону жизни и таким образом вносит новый элемент в область человеческого ведения. Я говорю «новый элемент» потому, что, действительно, история древнерусской литературы не существовала до сих пор как наука; только теперь, после чтений Шевырева, должна она получить право гражданства в ряду других историй всемирно-значительных словесностей»[80].

В русле этой полемики, для знакомства просвещенной публики с отечественной историей и словесностью, М.П. Погодин в 1841 г. начал издавать журнал «Москвитянин». Однако излишняя официозность издания привела к отсутствию в нем авторитетных и популярных авторов. Н.В. Гоголь так писал об этом своему другу Н.М.Языкову: «"Москвитянин", издаваясь уже четыре года, не вывел ни одной сияющей звезды на словесный небосклон! Высунули носы какие-то допотопные старики, поворотились и скрылись…»[81]