Читать онлайн «Мелочи архи..., прото... и просто иерейской жизни». Страница 11

"А.И.Введенский, по-видимому, собирался совершить нечто грандиозное, или, по крайней мере, громкое. Прислал мне приветственную телеграмму: "Друг друга обымем!" Меня называет представителем русского большинства в нашем Православии, а себя представителем меньшинства. А закончил какой-то арлекинадой, подписался первоиерархом, доктором богословия и доктором философии.

Я ответил: "Введенскому А.И. Воистину Христос Воскрес! Патриарх Сергий". Дело, мол, серьезное, и дурачиться при этом совсем не к месту". (См. "Патриарх Сергий и его духовное наследство". М., 1947.)

И еще цитата из воспоминаний А.Б.Свенцицкого:

"В 1944 году почти все обновленцы во главе с "митрополитом" Виталием принесли покаяние и воссоединилсь с Православной Церковью. Осталась в Москве лишь одна "твердыня" обновленчества — Пименовский храм, где продолжал служить А.И.Введенский, изображая из себя "митрополита" и "первоиерарха" "православных церквей". (Правда, в его ведении оставался еще один приход в Ульяновске, и это — все.) Служили в Пименовском храме "отец" Никита (бывший нищий с паперти), сыновья Введенского "протодиакон" Александр и "священник" Андрей, а кроме того еще несколько обновленцев, в их числе небезызвестный А.Левитин (Краснов).

В 1946 году на 57-м году жизни умирает от инсульта А.Введенский. Я был на его похоронах. Храм был переполнен, но странные это были похороны. Несколько пожилых женщин говорили о Введенском крайне резко:

— Да какой он митрополит? Смори, три жены у гроба — все тут...

Почти никто из присутствующих не осенял себя крестным знамением, люди пришли в основном из любопытства.

И вдруг распорядители попросили народ расступиться, в храме появилась и медленно шла к гробу А.М.Коллонтай. Черное платье, орден Ленина на груди, в руках букет красных и белых роз. Стала она у гроба рядом с женами Введенского.

Возглавил "литургию" и отпевание "митрополит" Филарет, именовавшийся "Крутицким", ему сослужили "епископ" Алексий "Дмитровский", двенадцать обновленческих "священников", четыре "диакона". Любопытно, что во всех ектеньях поминалось имя Патриарха Алексия, а затем "митрополита Крутицкого" Филарета.

(Я тогда же, помнится, рассказал об этом митрополиту Николаю (Ярушевичу). Он очень смеялся и говорил:

—Вот уж я никогда не думал, что есть другой Крутицкий Митрополит...)

Филарет этот был весьма благообразной внешности и на похоронах произнес прочувствованное слово. Он назвал почившего — "наш вождь", а тогда это была очень высокая похвала.

Странные похороны... Кончилось отпевание, гроб обнесли вокруг храма, и из народа прощаться с покойником почти никто не идет. Кто-то из "священников" говорит:

— Подходите, подходите... Прощайтесь с Владыкой...

А подходят из толпы единицы. Утирает глаза Коллонтай, плачет "отец" Никита, почти рыдает Левитин, и — все...

Через несколько дней храм Пимена Великого был передан Православной Церкви".

Тут я решаюсь прибавить нечто вроде эпилога.

В шестидесятых годах мне довелось познакомиться с дочерью Введенского и ее мужем. Этот человек рассказывал мне, что когда они поженились, "первоиерарха" уже не было в живых, а жили они в небольшой отдельной комнатке добротного каменного дома в Сокольниках, который принадлежал покойному тестю. Тут же жила и последняя жена Введенского с двумя маленькими детьми. Поскольку дама она была вовсе не старая и весьма состоятельная, то у нее уже был некий "митрополичий" местоблюститель — саксофонист из ресторанного джаза Леня Мунихес. С работы он возвращался под самое утро и спал довольно долго. Пробудившись, он, огромный, жирный, в одних трусах выходил на кухню с саксофоном и тут же извлекал из своего инструмента звуки, напоминающие гомерический хохот. С этого в бывших "митрополичьих покоях" начинался всякий день...

Я, помнится, не удержался и заметил рассказчику: насколько же разумнее иметь неженатый епископат, ибо в доме православного архиерея никакой Леня Мунихес на подобных ролях появиться не может...

И уже в качестве самого последнего дополнения приведу рассказ моего крестного отца профессора А.Г.Габричевского. Одна дама показывала ему любовное письмо "первоиерарха", которое оканчивалось буквально следующими словами:

"Целую ручки

Ваш Митрополит Александр Введенский".

Ну, а теперь вернемся к теме "меня боишься". Один старый москвич рассказал мне о трагикомическом происшествии, которое было в знаменитом храме Илии Обыденного 14 мая 1946 года — на день иконы Божией Матери "Нечаянная радость". Там служил Патриарх Алексий, а с ним протодиакон Николай Парфенов. В самом конце провозглашаемы были уставные многолетия. Помянувши Патриарха, отец протодиакон, отличавшийся сильным голосом, продолжал:

— Богохранимей стране нашей, властем и воинству ея, первоверховному вождю...

Но не успел он произнести имя "первоверховного вождя", как стоящая у амвона женщина завопила на весь храм:

— Не сметь поминать христопродавца! Не сметь!

И она принялась плевать протодиакону в лицо.

Тот опешил, умолк... А она продолжала вопить и плеваться:

— Не сметь!.. Не сметь!.. Не сметь!..

Опомнившись, протодиакон буквально заорал:

— Многая лета-а-а!..

Это подхватил и хор, но они так и не смогли заглушить пронзительный женский крик:

— Не сметь молиться за христопродавца!.. Не сметь!..

Показательна была реакция присутствующих.

Настоятель храма сделался белым, как полотно, а молящиеся стали пятиться от солеи и разбегаться. В дверях началась давка, но по счастию был открыт и боковой выход, так что увечий не было.

Окончилась эта история по тем временам вполне благополучно: женщину объявили сумасшедшей, и даже отец настоятель остался на своей должности.

21 декабря 1949 года "величайшему полководцу всех времен и народов", "корифею всех наук", "луч шему другу чекистов, связистов, детей" и прочая, и прочая, и прочая, И.В.Сталину исполнилось 70 лет. Как и "все прогрессивное человечество", епископат Русской Православной Церкви был вынужден принять участие в этом абсурдном торжестве. В двенадцатом номере журнала Московской Патриархии за сорок девятый год опубликовано льстивое письмо, котоое подписали все тогдашние архиереи. Это поздравление убийце и тирану, пожалуй, самый позорный документ за всю тысячелетнюю историю русского Православия. Для наглядности процитируем самое его начало и конец.

"Глубокочтимый и дорогой Иосиф Виссарионович!

В день Вашего семидесятилетия, когда всенародное чувство любви и благодарности к Вам — Вождю, Учителю и Другу трудящихся — достигло особой силы и подъема, мы, церковные люди, ощущаем нравственную потребность присоединить свой голос к мощному хору поздравлений и выразить Вам те мысли и пожелания, которые составляют особенно драгоценную часть нашего духовного достояния.