Читать онлайн «Покушения и инсценировки: От Ленина до Ельцина». Страница 39

… А кого убил Коверда? Войкова ли, посланника при Речи Посполитой Польской, или Войкова, члена Коминтерна? А ведь таким двуликим Янусом был убитый Войков. Мы находим ответ в словах Коверды: «Я убил Войкова не как посланника и не за его действия в качестве посланника в Польше — я убил его как члена Коминтерна и за Россию». Именно за все то, что Войков и его товарищи по Коминтерну сделали с Россией, убил его Борис Коверда. При чем же тут убийство официального лица по поводу или во время исполнения им его служебных обязанностей?..

Из выступления Ф. Пасхальского

(Франциск Пасхальский — адвокат, защитник Бориса л — Коверды на судебном процессе) Я не хочу говорить о русской действительности, но должен зато подчеркнуть переживания, родившие выстрел, от которого на Главном вокзале пал его превосходительство господин посланник Войков. Мне кажется, что даже те, кто истолковал эволюционный манифест Маркса и Энгельса, широко введя в свою доктрину укрепление диктатуры пролетариата при помощи террора, не имеют права удивляться, более того, должны были бы понять психологию мальчика, который поверил в диктатуру русского народа так, как они — в диктатуру пролетариата. Во имя этой диктатуры, соединенной в его представлении с церковными песнопениями и звоном московских колоколов, он применил тот же метод, что и они…

… Коверда приехал в Варшаву, и тут в его руки попала книга, удивительная книга, так неслыханно близкая полякам, несмотря на все различия в истории Польши и России. Во время процесса спрашивали, были ли у Коверды сообщники. Господин прокурор снял с защиты обязанность доказывать, что этих сообщников не было. Я боюсь, однако, что сообщников надо искать далеко, в могилах, рассеянных по безграничным русским просторам, в реках, розовеющих от крови, среди тех, кто погиб от голода, от тифа, от пролетарской диктатуры, среди всех тех, кто перечислен в этой именно книге Арцыбашева.

Я убежден, что если бы этот великий русский писатель, имя которого как молния прошло по Европе, был жив, ребенок Коверда не был бы на скамье подсудимых один. Арцыбашев бы этого не позволил. Ибо, если необходимо было последнее напряжение воли, если необходима была книга, замыкающая цикл размышлений Коверды, то этой книгой сделалась несомненно книга Арцыбашева, так напоминающая «Книги Изгнания» Мицкевича. В этой книге Арцыбашев обращается к швейцарским судьям по поводу дела Конради со словами: «Помните, что вас окружают миллионы теней, тысячи убитых мужчин, насилуемых перед смертью женщин, детей и старцев, как бы распятых на кресте. Все они напрасно молили небо о возмездии, но никто до сих пор не ответил на эту мольбу. Из этого настроения, столь близко напоминающего фрагменты из импровизации Мицкевича, родилась идея, которая во имя народа топчет нравственность».

«Тот, кто поднял меч, пусть гибнет от меча». «Вы, — восклицает Арцыбашев, — избрали террор средством тирании. Ваш террор — преступление. Террор, направленный против вас, — справедливое возмездие». И в конце концов он приходит к той, как будто простой истине, которая сопутствовала всем усилиям польского оружия: «Родина не дается даром». «Мы и только мы имеем право решать судьбу нашей родины». Наконец в той же книге нашел Коверда также и разрешение вопроса о нарушении нейтралитета страны, в которой русский эмигрант совершает убийство: «Нельзя считаться с ним, так как следует кричать на весь мир, что мы не парии, а граждане Европы».

Простите, господа судьи, что я позволил себе эти несколько пространные цитаты, но цитаты эти — вся защита Коверды. В них кристаллизировалась идеология борющейся эмиграции, идеология тем более красноречивая для души юного мальчика, что тот, кто ее создавал, по примеру польских поэтов, черпал ее из глубины своего чувства и своей безграничной тоски по России. Недаром в книге Арцыбашева Ковердой подчеркнуты многие его мысли. Другие мысли Коверда сопроводил своими детскими примечаниями. Книга эта является сообщником преступления…

Из телеграммы коммунистической фракции польского сейма правительству СССР

А. (Направлена в день убийства Войкова, 7 июня 1927г.)

Трагическая смерть Войкова усугубляет ненависть масс к преступной буржуазии и укрепляет союз между трудящимися массами Польши и СССР. Честь солдату революции, который пал на посту, как подлинный герой!

Это одно из немногих покушений, которое удалось. Но исполнение теракта приписано другому человеку.

22 августа 1940 года по каналам ТАСС было передано сообщение со ссылкой на Лондонское радио — в Мексике в больнице умер Троцкий от пролома черепа.

Через день, 24 августа, в «Правде» появился солидный комментарий под заголовком «Смерть международного шпиона». Старые правдисты говорили мне, что эта публикация пеклась в самом высоком кремлевском кабинете. В статье утверждалось, со ссылкой на американские газеты (поди проверь, в страну не поступал ни один номер заокеанской прессы — в открытую продажу, разумеется), что покушение на Троцкого совершил Жак Мортан Ванденрайш, один из ближайших людей и последователей погибшего.

Обстоятельства теракта не раскрывались. Мотивы — тоже. Несколько колонок газетного текста было посвящено описанию длинного пути предательства и измены, политического двурушничества и лицемерия убитого.

В перечне действительных и мнимых прегрешений Льва Давидовича — злодейский заговор с целью физического уничтожения Ленина, Сталина и Свердлова. Троцкий изобличается как международный шпион, ревностно служивший разведкам и генеральным штабам Англии, Франции, Японии. «Его убили его же сторонники, — утверждалось в статье. — С ним покончили те самые террористы, которых он учил убийству из-за угла… Троцкий, организовавший злодейское убийство Кирова, Куйбышева, М. Горького, стал жертвой своих же собственных интриг, предательств, измен, злодеяний».

Таким вот «некрологом» откликнулся центральный орган партии на известие о гибели второго по значимости при жизни Ленина человека в стране, бывшего члена Политбюро, создателя и вождя Красной Армии, председателя Реввоенсовета и наркома по военным и морским делам.

Незавидная участь человека, чье имя предано проклятиюьв стране, в которой оно еще недавно звучало в песнях и маршах, а портреты висели рядом с портретами Ленина в партийных и советских учреждениях. Старые петербуржцы помнят, как в главное место митингов — здание цирка «Модерн» — рабочие вносили его на руках. Он обладал широчайшей эрудицией, публицистическим талантом, превосходным ораторским даром. Революция стала его судьбой, смыслом жизни. По мере развития болезни Ленина Запад прочил его в преемники на посту лидера партии и государства. И вдруг — освобождение от всех постов, исключение из партии, высылка в Алма-Ату, изгнание из страны и, наконец, насильственная смерть в далекой Мексике.