Читать онлайн «Россия без прикрас и умолчаний». Страница 37

Профессор Дикуссар отправился в ЦК партии. Его принял заведующий отделом сельского хозяйства Сотников – один из ставленников Лысенко. Дикуссар попросил у него какой-нибудь работы, сказав, что всю свою жизнь отдал биологии и больше ничего, к сожалению, делать не умеет.

— Покажите мне какую-нибудь Вашу статью с критикой взглядов академика Прянишникова, – сказал ему Сотников.

Дикуссар пожал плечами и ответил:

— Покажите мне хоть одно место в сочинениях Прянишникова, которое заслуживало бы критики.

— Ах, вот как вы разговариваете! – вскипел партийный босс. – Тогда до свиданья.

Дикуссар ушел и через три дня был арестован. Он выжил в лагере и был реабилитирован после смерти Сталина. Возобновил научную работу, однако, не в Москве – это не удалось, – а в Кишиневе, в Молдавской Академии наук.

В конце пятидесятых годов было восстановлено доброе имя покойного академика Прянишникова. В 1961 году вышел в свет сборник его памяти. Предисловие к сборнику написал... Сотников! Тот самый Сотников. Он в то время занимал пост министра сельского хозяйства РСФСР. Здравствует он и поныне.

Такими примерами – полностью документированными – заполнены все 238 страниц обвинительного акта против Лысенко. Доносы, аресты, кровь, смерть, самоубийства ученых. Когда после XX съезда партии началась реабилитация жертв сталинского террора, следователи обнаружили, что десятки ученых были в свое время арестованы по доносам некоего Якушкина, носившего звание академика. Этого Якушкина вызвали, и он показал, что систематически фабриковал доносы на неугодных Лысенко людей. Он был и членом «ученой комиссии» по обвинению Николая Вавилова. Якушкин подписал эти свои признания, приехал домой и умер от разрыва сердца.

Но его вдохновитель Лысенко даже в это время чувствовал себя прекрасно. Хрущев ценил его так же высоко, как и Сталин. Уже в шестидесятых годах Лысенко с помощью Хрущева «убрал» своего идейного противника академика Дубинина (который, к неудовольствию Лысенко, сумел пережить последискуссионный террор) с поста директора института генетики Сибирского отделения Академии наук СССР.

И вот Лысенко пал, его учение объявлено несостоятельным. Переписываются все учебники биологии для школ и университетов, меняются программы научных исследований. Признается существование гена, снова идут опыты над мухами-дрозофилами, развивается изучение кода наследственности, действия химических и радиоактивных мутагенов. Искореняются из сельскохозяйственной практики агрономические «приемы», рекомендованные Лысенко. Казалось бы, нужно сделать еще одну вещь: отстранить от научной работы самого Лысенко и его хотя бы ближайших приверженцев – слава Богу, они убедительно доказали, что никакого отношения к науке не имеют. В дальнейшем не мешало бы тщательно ознакомиться с поступками каждого из этих людей и предать их суду за совершенные уголовные преступления.

Но нет: ни того, ни другого власти делать не собираются. Современные вожди России, недрогнувшей рукой пославшие на каторгу писателей Синявского и Даниэля, старательно выводят из-под удара самого Лысенко и его бандитов от науки. Никакого расследования их действий не ведется, хотя материал прямо под руками: самый неопытный следователь может за месяц проверить факты, собранные в «черной книге».

Но что там расследование! Центральный комитет партии наложил прямой запрет на публикацию разоблачительных материалов об ученых-преступниках. Нам, научным журналистам, было сказано на «инструктивных совещаниях», что нельзя разжигать страсти ибо это может означать возврат к тем самым методам, какими действовали лысенковцы. Мы, мол, не должны допускать мести, а напротив – обязаны обеспечить свободу мнений в биологии.

Странное милосердие и благородство властей имеет четкое объяснение: в аппарате ЦК по-прежнему сидят «люди Лысенко», пожиравшие честных ученых по его наветам. Как же могут они допустить сколько-нибудь объективное расследование их собственных действий?

Это простое соображение объясняет многое не только в биологии, но и в других науках – в кибернетике, например, в физике, химии, даже в изучении космического пространства. Идеологические наскоки невежд на подлинных ученых шли и в этих науках год за годом. Ныне карьеристы и шарлатаны, травившие настоящую науку, несколько притихли – но и только. Ни один из них не пострадал.

В 1965 году в Федеративной Республике Германии собирались прекратить судебные преследования нацистских военных преступников за истечением двадцатилетнего срока давности. Как известно, советская пропаганда подняла против этого проекта мощную кампанию (по сути дела, как мне кажется, правильную). В ходе обсуждения всех «за» и «против» министр юстиции ФРГ г-н Бухер обронил мрачную фразу. Защищая проект, он сказал: «Мы должны научиться жить рядом с убийцами». На другой день слова эти были воспроизведены всеми советскими газетами, и негодующие комментарии лились рекой. Как раз в тот день я приехал по какому-то делу в один из научно-исследовательских институтов Академии наук в Москве. Войдя в лабораторию члена-корреспондента Академии наук Т., я увидел его самого с газетой в руках, в окружении доброго десятка сотрудников. Они что-то горячо обсуждали. При появлении журналиста спорящие примолкли, но Т. знал меня давно и счел предосторожности излишними. Он с усмешкой обратился прямо ко мне:

— Вот у нас тут любопытный разговор происходит. Что вы думаете по поводу фразы западногерманского министра?

Я сказал, что фраза неприятная.

— Целиком согласен, – как-то иронически поддержал меня Т. – но согласитесь и вы, товарищ журналист, что эти немцы здорово от нас отстали.

— То есть как?

— А так: им, как видите, еще только предстоит учиться жить рядом с убийцами, а мы, советские ученые, давным-давно научились. Вот через полчасика я пойду обедать в академическую кормушку (так прозвали закрытую столовую для высшей профессуры на Ленинском проспекте – Л.В.) и непременно встречу коллегу Лысенко. Дюжина таких «коллег» есть и в нашем богоспасаемом институте, да и во всех других институтах тоже.

Профессор Т. не пошел обедать через полчаса. Мы проговорили дольше, и он между прочим приоткрыл мне подробности еще одного грязного и страшного дела в науке, участники которого до сих пор не тронуты и не разоблачены, а наоборот – ходят в высоких чинах.

Дело это произошло в физике. Когда Лысенко в 1948 году так «удачно» расправился со всеми конкурентами и захватил биологический «престол», его лавры стали не давать покоя некоторым ученым-физикам. Они, что называется, спали и видели себя во главе физической науки в СССР – после того, как на «дискуссии» будет разгромлено какое-нибудь «реакционное», антимарксистское научное течение. Весь вопрос был в том, чтобы отыскать такое течение, а уж громить – дело простое и знакомое. Козлом отпущения для Лысенко послужил «вейсманизм-морганизм-менделизм» – этот набор иностранных имен, да еще с еврейским душком, великолепно играл на чувствах тогдашних партийных лидеров, начиная с самого Сталина. Отлично – почему бы не разгромить в физике совсем уж еврейское течение— «эйнштейнианство»? Доказать его грехи с политической и философской точки зрения было куда как легко. Все эти релятивистские изменения линейных размеров и массы тела – разве укладываются они в марксистско-ленинскую формулировку о том, что «материя первична, а сознание вторично»? Нет, конечно. Ага, вот вам первое обвинение. Или различное протекание физических процессов в зависимости от системы отсчета, от позиции наблюдателя – разве это материализм? Идеализм чистой воды! Вот и второе обвинение готово. К тому же ведущие советские физики, среди которых так много евреев, поклоняются своему еврейскому богу Эйнштейну, живущему в самом логове врага – в Америке. Прочь их с нашей светлой коммунистической дороги!