Читать онлайн «Неизвестный Жуков: портрет без ретуши в зеркале эпохи». Страница 22

В «Воспоминаниях и размышлениях» о последних операциях по подавлению тамбовского восстания говорится буквально одним предложением. «В конце лета 1921 года проводилась окончательная ликвидация мелких банд, разбежавшихся по Тамбовщине». Далее Жуков рассказывает, как с эскадроном гонялся за «бандой» некоего Зверева численностью в 150 сабель, атаковал ее и разгромил, но атаману с несколькими соратниками все-таки удалось скрыться. Конечно, в подцензурной рукописи Жуков в любом случае не мог нарисовать правдивой картины, как именно ликвидировали «мелкие банды» и сколько при этом пострадало заложников из «бандитских» семей.

Но, может быть, в конце жизни познавший горечь опалы маршал раскаивался в том, что творил в 21-м году в нищей Тамбовской губернии, доведенной продразверсткой до последней крайности. К сожалению, следов подобного раскаянья нет ни в мемуарах, ни в письмах, ни в воспоминаниях тех, кто близко знал Жукова, даже если воспоминания появились на свет в те годы, когда антоновщина уже не рассматривалась как «эсеро-кулацкий мятеж». Скорее всего, Георгий Константинович и на смертном одре был убежден, что действовал правильно, уничтожая если не «бандитов», то их «пособников», и нисколько не задумывался над тем, что к «пособникам» можно было отнести едва ли не всех крестьян Тамбовской губернии.

Так или иначе, но получилось, что свой основной боевой опыт Жуков приобрел при подавлении крестьянских восстаний. В Первой мировой войне он пробыл на фронте чуть больше месяца. В гражданской войне против регулярных белых армий сражался не более трех месяцев. А против повстанцев Колесникова и Антонова воевал почти год, причем, уже занимая довольно значительную должность — командовал эскадроном. И своей первой советской награды был удостоен за войну против восставших крестьян, которая с большой войной будущего ничего общего не имела. Ведь сам Жуков признавал, что «у антоновцев не хватало ни средней, ни тем более тяжелой артиллерии, не хватало снарядов, бывали перебои с патронами, и они стремились не принимать больших боев». Было ясно, что воина с любой из европейских или азиатских держав будет совсем иной.

До декабря 1922 года на Западном фронте Жуков продолжал командовать эскадроном 1-го кавалерийского полка 14-й кавалерийской бригады, а затем перешел на ту же должность во 2-й эскадрон 38-го кавалерийского полка 7-й Самарской кавалерийской дивизии, располагавшейся в районе Минска. В марте 1923 года его повысили до помощника командира 40-го кавполка той же дивизии. Это произошло после того, как эскадрон по боевой и строевой подготовке занял первое место. Командующий войсками Западного фронта Тухачевский издал приказ, где Жукову объявлялась благодарность. Старшина жуковского эскадрона Александр Кроник вспоминал: «Раз в неделю комэск проводил строевые занятия с младшими командирами. Расставлял на плацу семь-восемь станков с воткнутой лозой, на самом высоком станке — горку из мокрой глины. Выстраивал нас в одну шеренгу. На левом фланге пристраивал трубача, ковочного кузнеца, ветеринарного фельдшера и лекарского помощника — лекпома, которого бойцы звали „лепком“, и при этом приговаривал: „Раз шашку носишь — умей владеть ею!“ Быстро напоминал на словах, в чем суть упражнения, потом говорил: „Делай, как я!“ — и в галоп. Промчится — все цели поражены! „Вот так рубит!“ — покачивали головами сверхсрочники, среди которых были отменные рубаки. А комэск подъедет к нам и скомандует: „Справа по одному на открытую дистанцию на рубку лозы галопом — марш!“…

И так же отменно владел он приемами штыкового боя. Винтовка в его руках казалась легонькой, как перо. Преодолевал он проволочные заграждения с удивительной легкостью и быстротой; удары прикладом и уколы штыком наносил неожиданные, сильные и меткие».

Кроник также рассказал об одном интересном случае:

«С новым пополнением пришел в эскадрон тихий, неказистый крестьянский парнишка. Забитый, испуганный, он был самым плохим бойцом я эскадроне. Ничего у него не получалось, даже собственного коня он побаивался, а конь, завидев своего седока, скалил зубы и не подпускал бойца к себе. Комэск знал всех бойцов эскадрона, в особенности слабых. Как-то, имея в виду незадачливого молодого красноармейца, комэск сказал: „Его, старшина, надо по-суворовски учить“.

«Как это „по-суворовски“?» — думал я, не совсем себе представляя, как можно вообще научить этого парня, который весь словно состоял из каких-то страхов и опасений…

Комэск пояснил: «Суворов говорил: боится солдат ночью вдвоем в караул идти — пошли его одного! Надо человека наедине с собственным страхом оставить, тогда он страх преодолеет». И добавил: «Метод суровый, но так личность воспитывается».

Вскоре я увидел, что командир завел с этим пареньком разговор. Жуков редко делал то, что, как он считал, должны были делать младшие командиры. Он постоянно бывал в кругу бойцов, знал все, что происходит в эскадроне, но действовал чаще всего через своих помощников. Заметив комэска рядом с бойцом, я подошел поближе и услышал спокойный голос командира: «Коня не бойся. Боевой конь — твой первый друг. Без коня никакой ты не боец… Что надо сделать, чтобы конь тебя любил? Относиться к нему с доверием, а не со страхом. И с лаской — конь ласку любит. Дай ему хлеба, иногда сахарку…».

Легко сказать — сахарку! На каждого бойца в день выдавалось по два или три маленьких кусочка сахару… Где он этот сахар возьмет? Да и с хлебом в те времена не густо было…

А комэск, будто прочитав мои мысли, отвел меня в сторону и негромко сказал: «Старшина, скажи каптеру, пусть даст этому бойцу немного сахара». Достал я сахар… И еще раза два видел я, как о чем-то разговаривал комэск с этим красноармейцем — так, вроде бы невзначай, подойдет, несколько слов скажет, а парнишка после этого даже как будто выше ростом становился, плечи распрямлял… Вот тебе, думал я, и суровая суворовская школа! И не так уж много времени прошло — парня словно подменили: хороший стал боец, ловкий, старательный».

Здесь мы найдем многие черты мифа: добрый волшебник Жуков делает из гадкого утенка прекрасного лебедя. Однако некоторые реалистические детали, вроде лишней порции сахара, что выдавали бойцу для коня, говорят: так могло быть. Наверное, в начале своей военной карьеры Георгий Константинович действительно находил человечный подход к своим подчиненным, являлся заботливым воспитателем. И старшина Коник свидетельствует, что Жуков тогда «люто ненавидел любое проявление пренебрежительного отношения к младшим чинам. Издевательств над людьми не терпел и был чрезвычайно суров с теми, кто был в этом повинен. Во многом благодаря комэску, в эскадроне сложились прекрасные отношения товарищества между бойцами и командирами. И это способствовало укреплению разумной дисциплины и исполнительности. У нас был дружный эскадрон, хотя комэск был строг».