Читать онлайн «Николай I». Страница 29

Самым ценным приобретением Николая мог бы стать идеолог русского консерватизма Николай Михайлович Карамзин. Однако он стал ещё одной жертвой 14 декабря. «Мирный историограф» — как Карамзин сам себя называл — метался по Сенатской площади в распахнутой шубе, в придворных башмаках и тонких чулках. Он пытался увещевать толпу — толпа швыряла в него поленьями, буквально заставив «жаждать пушечного грома». День на морозе — и как результат сильная простуда, от которой так и не удалось излечиться. Молодой император назначил своему недавнему наставнику значительное содержание и даже выделил специальный корабль, чтобы доставить больного на лечение в Италию. Но корабль не дождался своего пассажира. «Граф истории» скончался 22 мая 1826 года, успев одобрить начинания своего коронованного слушателя. Особенный восторг вызвало у него создание Второго отделения С.Е. И.В. К.: «Вот это совершенно согласно с моими убеждениями! Я всегда думал: как можно составлять законы, не зная всех тех, какие у нас есть и были. Надобно прежде знать своё; надобно собрать всё без исключения и потом уже отделить всё то, что действительно имеет в настоящее время обязательную силу…»

Признанием авторитета мыслителя стало призвание к деятельности, по его рекомендации, молодых единомышленников, знакомых Карамзину ещё по литературному обществу «Арзамас»: Дмитрия Николаевича Блудова, Дмитрия Васильевича Дашкова[190], чуть позже — Сергея Семёновича Уварова.

Дмитрий Николаевич Блудов, племянник Гаврилы Романовича Державина, некогда молодой литератор, потом дипломат, занимался в конце александровского царствования собранием и изданием документов по истории русской дипломатии. Карамзин порекомендовал императору привлечь его к делам высшей администрации, и «арзамасец» за несколько лет поднялся от статссекретаря до постов управляющего Министерством юстиции, затем министра внутренних дел, управляющего Вторым отделением С.Е. И. В.К. Утверждая Блудова в последней должности, Николай как бы давал понять, что видит в нём продолжателя дел Сперанского. Этим он создал преемственность, протягивающуюся от «дней Александровых прекрасного начала» к эпохе Великих реформ, освобождению крестьянства, созданию бессословного суда. При Александре II Блудов — уже граф — займёт место председателя Государственного совета и Комитета министров. Декабристы (Е. П. Оболенский, С.Г. Волконский) будут «чтить его память, как мудрого и благодетельного исполнителя царской воли, коего имя неразрывно соединено с положениями 19 февраля < 1861 года>»[191].

Возможно, похожая судьба ждала бы и Дмитрия Васильевича Дашкова, не унеси его в 1839 году тяжёлая болезнь. В 1826 году он числился в неторопливой Комиссии по составлению законов и также получил возможность продемонстрировать Николаю свои способности в качестве статссекретаря. «Человек с высоким образованием, литературным и учёным, со светским и обширным умом, в котором было много иронии жизни, с прямодушием, обратившимся у нас в пословицу, с увлекательным даром слова, делавшим из него, несмотря на заикание, настоящего оратора, наконец, с прекрасным пером, уступавшим разве что только перу Сперанского, Дашков соединял в себе все качества, чтобы быть полезным»[192], — вспоминал М.А. Корф. Уже через полгода император назначил Дашкова товарищем министра внутренних дел, через три года — управляющим Министерством юстиции, ещё через три — министром. Дашков был сторонником гласного судопроизводства, надеялся ввести при судах адвокатуру. В его биографию прочно вошёл эпизод, подчеркивающий его самостоятельность и в определённой степени гражданскую смелость: однажды министр Дашков имел мужество попросить неограниченного монарха отозвать обратно своё Высочайшее повеление, которое прислано было министру для обнародования, но противоречило существующим законам.

Сергей Семёнович Уваров, хотя и президент Академии наук, как пишет современный исследователь, «к концу александровского царствования… фактически не имел никакого значимого занятия в сфере государственного управления»[193]. Николай сделал его сенатором, наградил за заслуги орденом Святой Анны 1-й степени. Это Уваров вместе с Дашковым добились пересмотра «чугунного» цензурного устава Александра Шишкова, разработанного в предыдущее царствование, но принятого по инерции в 1826 году[194]. Правда, вскоре Уваров, как он сам писал в воспоминаниях, «отдалился от двора и, находясь вне Петербурга, посвятил 5 или 6 первых лет николаевского царствования изучению нашей, столь мало познанной страны… 5 или 6 лет, которые я провёл таким образом, снабдили меня, смею сказать, точными и глубокими сведениями о моей стране, которые иначе я никогда бы не смог приобрести». В результате, по его признанию, «именно это изучение неожиданно вернуло меня к личным и прямым отношениям с императором Николаем»[195]. Уваров представил Николаю свои аналитические «Этюды о России», указывающие на «необходимость масштабной ревизии существующего в России порядка, реформирования культурной, политической и экономической жизни страны», внутреннее устройство которой «отличает анархия в административных формах и крайне неудачный выбор местных чиновников»[196]. Критическое прямодушие Уварова, сопоставимое с карамзинским, выказанным Николаю осенью 1825 года, подействовало на императора, и он через Бенкендорфа прямо спросил бывшего «арзамасца»: не желает ли тот принять Министерство народного просвещения? «Вы единственное возможное орудие, которому я могу доверить эту попытку, — говорил Николай. — Это вопрос совести. Посоветуйтесь со своею и рассчитывайте на меня»[197].

Круг доверенных лиц составил важнейший комитет начала николаевского царствования — так называемый «Комитет 6 декабря». Его делом было разработать программу «ремонта» и «оздоровления» России. Блудов и Дашков стали «правителями дел» этого Комитета, а возглавил его один из «молодых друзей» Александра I — 58-летний граф Виктор Павлович Кочубей, живое напоминание о реформаторских порывах начала прошлого царствования. Как замечал один современник, «он имел опытность, быстрый и верный взгляд на вещи, отделяющий существо их от разносторонностей, способность открывать в самом многосложном деле простые первоначальные его стихии, дарование сравнивать, сводить, соглашать разномыслие»[198].

Николай в собственноручной записке поручил Комитету:

«1) пересмотреть бумаги, найденные в кабинете императора Александра;