Читать онлайн «Контингент (Книга 2, Шурави)». Страница 26

Назавтра, когда взятый кишлак уже горел, объятый пламенем со всех сторон, выгоняли на центральную площадь оставшихся в живых жителей, не оказавших во время боя никакого сопротивления, потому и выживших. Заставляли их же разложить трупы стариков и детей, женщин и моджахедов прямо на дороге, отгоняли к дувалам и Смерть, командовавший из БТРа, трогал машину с места, направляя колеса прямо на головы уже мертвых людей. Головы лопались под тяжестью подпрыгивающей на препятствиях, но неуклонно двигающейся вперед боевой машины. Смерть, развернувшись в конце страшного ряда, направлял БТР на тела и уже кромсал руки, ноги, грудные клетки погибших.

- Не распускать нюни! - рычал проявлявшим слабость, - смотрите сюда! Всем смотреть! Пашку вспомните! А Гришаню-то помните? Это же они, твари, его живого пополам распилили. Что, забыли?! Мы к ним с добром, а они нашим уши обрезают! А-а-а-а... - уже хрипел Смерть, захлебываясь садистской злобой и утюжа окровавленными колесами остатки трупов рычал, - Кто мявкнет, своей рукой уложу предателя. Вместе с этими уложу, - кивал в сторону искромсанных тел, - Уложу ведь, а?! И скажу, шо так и було! А меня грохнут - Звереныш уложит. Да, Димон?! - и жутко хохотал, обнажая белые крепкие зубы.

Димка согласно кивал головой.

Впрочем, "мявкать" никто не собирался. В команду подбирались конкретные люди для конкретной работы, были единодушны, исполнительны, управляемы. Знали на что шли.

Смертники под командой Смерти сеяли смерть.

Перед дембелем Димка подал рапорт на сверхсрочную службу и собирался оставаться в Афганистане до полной победы социализма, но тяжелое ранение уложило его в госпиталь. Несмотря на его просьбы, его - таки комиссовали и отправили в санаторий для адаптапции и реабилитации.

Димка ожил, появилось желание что-то делать. Остались, правда, вспышки бешенного гнева при разговорах о неправедности той войны. В таких случаях Димку выручала... скорость. На подаренном отцом "москвичонке" он выезжал за город и на пустынных участках трассы "отыгрывался" на машине.

Вот и сегодня после работы, сцепившись с сотрудником, Димка распсиховался. Сотрудник со знающим видом стал доказывать, что советские солдаты тоже зверствовали в Афганистане, что так нельзя было. Поэтому душманов поддержала вся страна. "Знаток, мать твою! - заводился Димка, - и в армии-то не служил!"

Взбеленился Димка, почувствовал - нужно остыть, иначе беда будет, хотя и понимал, что прав этот чертов пацан, а смириться с этим не мог.

Долго носился за городом Димка, вспоминал Дика, Смерть, войну, мины, убитых друзей и афганцев.

В город въезжал уже успокоившись. Приветливо горели фонари на проспекте, машин было мало. Вечер-то поздний. Димка расслабился.

Именно в это время на середину дороги выбежала собака как две капли воды похожая на Дика. Димка помертвел, поэтому и не осталось времени для плавного торможения.

- Ди-и-и-ик! - разметалось, разнеслось среди жилых домов и рассыпалось осколками лобового стекла около толстого придорожного тополя.

Глава 11. Фатя и Тандем

Как только Жорка не вредил Федору!

Если за целый день не устроит никакой каверзы, хотя бы просто не обругает, считает - день прошел зря.

Эта неприязнь началась с первого дня знакомства. Черт его знает с чего! Скорее всего из-за детской стычки с деревенскими мальчишками.

Жорик - Георгий - истинно городской житель. Для него понятен шум широких проспектов, тишина и вдумчивость библиотек, грохот динамиков и безумство разноцветных прожекторов дискотек, парадность и праздничность концертных залов. Он легко разбирался в смысле и сущности классических произведений, любил таинственную узнаваемость любимых с детства музеев, с восьмого класса посвятил себя экзотическому спорту - каратэ и древневосточной философии. Выросший в интеллигентной семье, с детства получивший хорошее воспитание и знакомство с манерами высшего света, он с некоторой долей презрения относился к явлению, которое в России с незапамятных времен пренебрежительно называют "деревенщина". Георгий хорошо помнил те времена, когда он, городской мальчик, в черных шортиках, белой рубашечке, с обязательной бабочкой на тонкой шее, на чем непременно настаивал отец, появился в деревне у бабушки - маминой мамы. Помнил недоумение деревенских пацанов при появлении этакого бобочки на пыльной площадке перед сельпо, куда он бездумно - радостно побежал за страстно любимыми им ирисками "Золотой ключик". Мальчишки с величайшей радостью искатали его по земле, разбили нос, изорвали белую рубашечку, но особенно их раздразнила та самая бабочка, которую они с большим трудом сорвали-таки с него и прицепили на шею старого лохматого кобеля, напуганного не меньше самого Жорика и сбежавшего с места побоища с визгом и позорным лаем. К удивлению самого Жорика, он не убежал. Стоял в кругу разлохмаченных деревенских мальчишек, сжимая кулаки так, что ноготки впились в ладошки, хлюпая окровавленным носом. На шум драки и собачий визг из магазина выскочила толстая продавщица - тетя Зина, но не успела и рта раскрыть, чтобы разразиться басовитой руганью, как через дорогу быстро просеменила бабушка, раздвинула рукой уже испуганных ребятишек, схватила Жорика за локоть и потащила его домой, по дороге успев дать подзатыльник одному-другому обидчику Георгия. Жорик хотел было подло - под защитой бабушки, - сунуть зуботычину кому-нибудь из них, но потом гордо вывернулся из крепкой бабушкиной руки, повернулся к пацанам и срывающимся от подступивших слез голосом тоненько выкрикнул:

- Мы еще встретимся... - и заплакал от переполнявшей его обиды.

Федор прожил всю свою 18-летнюю жизнь среди простых нравов сельского быта. С детства занятый тяжелым трудом, воспитывался в рачительной, прижимистой крестьянской семье тракториста и доярки больше по дедовским, чем по книжным законам. Дедовы законы гласили, что своя рубаха ближе к телу. Не такая уж древняя память о барах и помещиках хоть царского, хоть советского времени учила не делиться с чужими, - пусть сами зарабатывают, - крепко удерживать свое.

Крепкий сельский "бычок" сразу не понравился Жорику.

В минуты прощания перед посадкой в воинский эшелон мама благословила Жорика и, тайком от всех, надела ему на шею древнего серебра фамильный дворянский прабабкин крестик. Отец же скупо - сдержанно, высоко держа породистую седую голову, крепко пожал руку, и оба ушли, не опускаясь до того, чтобы показывать людям горечь расставания.

Георгий, с тоненьким оранжевым польским рюкзачком на спине, направился к вагону и стал невольным свидетелем того, как Федора провожал отец.

Не стесняясь никого, мужик в новом "спинжаку", полосатых брюках, заправленных в сапоги, хватая сопровождавшего офицера за рукав кителя, искательно заглядывал ему в глаза и упрашивал оставить сына служить где-нибудь поближе, с простой хитрецой повышая майора до звания полковника: