Читать онлайн «Русский доктор в Америке. История успеха». Страница 56

На другой день он пришёл раньше и вёл себя, как заинтересованный фокстерьер: вскакивал с места, восклицал, перебивал и задавал глубокие и острые вопросы. Чувствовался высокий класс его журналистского профессионализма. В этот раз отвечать на английском мне было немного легче, потому что с первого дня я усвоил и запомнил кое-какие входные обороты речи. Что значит практика!

Потом он нас с Ириной фотографировал так, чтобы она обязательно держала в руках мои книги, а у меня в руках были изобретённые мной искусственные суставы, фотографировал мои русские и иностранные патенты. А когда я сослался на то, что много лет вёл дневники, он захотел их посмотреть, стал листать, просил перевести отдельные страницы и тоже их сфотографировал. Получилось очень живое и документированное интервью. Закончив работу к концу второго дня, он сказал:

— Откровенно говоря, я даже не ожидал собрать такой новый и интересный материал. Многое из рассказанного вами совершенно неизвестно американцам. Они думают, что медицина в Советском Союзе действительно доступная, бесплатная и высококвалифицированная. Думаю, что наш материал будет иметь успех у читателей. Вы не удивляйтесь, если после появления интервью вам станут звонить незнакомые люди, писать письма, даже приглашать к себе. В Америке это принято.

После его ухода мы с Ириной оба были и утомлены, и возбуждены. Я говорил:

— Видишь — это интервью может дать нам как раз то, чего я добиваюсь: знакомства и полезные связи, которые помогли бы мне найти работу и опубликовать книгу. Помнишь, что тётка Люба говорила в самый первый наш вечер в Нью-Йорке? — в Америке очень полезно иметь связи. А ты мне не верила, когда я рассылал письма.

Ирина не возражала, тем более что, уходя, журналист оставил нам чек на $400, весьма желанный в нашей ситуации.

Учиться было трудно; теперь я уже мог улавливать основной смысл лекций на плёнках в Каплановском центре, но для ясного понимания мне не хватало слов. Тысячи раз в день я останавливал магнитофон, открывал англо-русский словарь, находил нужое слово и выписывал его с переводом в тетрадь. Включал магнитофон, а через секунду останавливал для поисков другого слова. Сделав несколько новых записей, забывал предыдущие и снова лез в словарь. Обнаружив, что я только недавно то слово выписал, я с отчаянием ругал себя и старался затвердить его. Но всё равно, одно и то же слово приходилось повторять по много-много раз.

К каждой лекции-плёнке выдавались напечатанные на машинке (компьютеров в общем пользовании ещё не было) буклеты с типичными вопросами по этой теме, за которыми следовали ответы, каждому вопросу соответствовал множественный выбор из четырех-пяти ответов, из которых один был правильным. Эти вопросы и ответы приблизительно соответствовали возможным экзаменационным. Закончив лекцию, лектор всегда разбирал вопросы и объяснял — почему и какие ответы правильные.

Смысл подготовки к экзамену сводился к тому, что надо было вникать и запоминать вопросы по темам лекций, понять — что именно спрашивалось, и постараться помнить не менее пяти-шести тысяч вариантов по всем разделам медицины. Каплан гарантировал, что если хорошо знать его материал, то можно сдать экзамен с высокой оценкой. Такой объём материала студенты колледжа и института проходили за 6–7 лет, но нам, докторам из других стран, надо было подготовиться за полугодовой курс или снова повторять то же самое — пока не сдашь.

Вот мы и сидели там с утра до ночи и старались понять и запомнить. Понимать было нелегко, а запоминать нам надо было не только факты, но и сами незнакомые слова. Когда лекция была по клинической медицине — о симптомах заболеваний и лечении болезней, — мне помогала профессиональная память. Но в современной американской медицине практическое лечение базируется на основе знания фактов и законов медицины теоретической — микробиологии, биохимии, физиологии, морфологии, фармакологии и генетики. Это отличает медицину наших дней от той, которую я изучал тридцать лет назад. Всех этих основ мы, практические доктора, после окончания института уже никогда не касались. А с тех пор в этих науках были сделаны новые фундаментальные открытия, о которых я знал только понаслышке.

Особенно трудно было понимать объяснения по генетике. Когда я учился, генетиха была в зачаточном состоянии, а в Советском Союзе преподавали ес по лжеучению Лысенко. Он как догму доказывал возможность направленного изменения генетического кода — основы жизни клетки. Это было на руку коммунистическим идеям общественных преобразований (в добавление к лагерям ГУЛАГа). Нам тогда вменялось в обязанность знать учение Лысенко чуть ли не наизусть, а научные открытия западных учёных трактовались как вредная «буржуазная идеология».

Когда я заканчивал институт, в 1953 году, основная генетическая структура клетки (ДНК) была только открыта Франсисом Криком и Джеймсом Уотсоном, и я уже не имел возможности изучать это. А теперь для экзаменов надо было знать подробное строение и функцию этой магической двойной спирали. И вот приходилось мне отступать ещё более назад и браться за изучение основ — великая сила необходимости сильней всех обстоятельств на свете.

А как с этим справлялись другие русские доктора? Те, кто был моложе меня, уже изучали поздние открытия, когда антизападная истерия в Союзе ослабела. Для них структура ДНК не была новостью — хоть и не в деталях, но они её проходили.

Я спросил пожилую женщину-психиатра, ту, которая проклинала экзамен и кто его придумал:

— Как вы учите структуру ДНК?

— Ой, что это такое? — испуганно воскликнула она.

— Ну, структура, которая отвественна за синтез аминокислот и генетический код. По правде говоря, я сам о ней почти ничего не знаю, поэтому и спрашиваю.

— А я так и вообще понятия не имею и иметь не хочу, с меня хватит! — нервно отреагировала она. — Я читаю русские учебники, которые привезла с собой. В моём возрасте и при моих обстоятельствах это больше, чем достаточно. А там про это ничего нет.

— Но те учебники отстали от американской медицины на десятки лет.

— Отстали? Нет, за мой век в медицине немногое изменилось.

Я поразился такому заключению: медицинская наука быстро менялась на наших глазах благодаря развитию техники и электроники, в медицине открывались новые научные факты, на которых основываются всё новые и новые методы лечения. Отрицать это было более чем странно — невежественно. Но она продолжала:

— Если уж так надо, то у меня есть переводы почти всех лекций Каплановского курса на русский язык: наши слушали, переводили и обменивались друг с другом. Я достала копии. Они, правда, от руки написаны и не всегда ясно. Хотите, могу вам дать.