Читать онлайн «Зарождение добровольческой армии». Страница 87

— Если вы не враг демократии, то как бы вы отнеслись к тем формированиям, которые предложила провести ростовская дума из демократических элементов?

— Ничего не имею против принятия их в Добровольческую армию — конечно, если они откажутся от всего того, что сделало из русской армии человеческую нечисть, — и отдам распоряжение о принятии их.

— Простите, генерал, но еще один, последний вопрос: кто стоит во главе командования Добровольческой армией?

— Генералы Корнилов и Деникин. Называю их потому, что шила в мешке не утаишь…

Казалось, все было исчерпано. Наступило молчание… И вдруг, совершенно неожиданно, раздается:

— Ваше превосходительство…

Все невольно повернулись в сторону говорившего: это был Хотинский, эмиссар неказачьей части Объединенного правительства, представитель города Ростова, один из наиболее подозрительно относившихся к Добровольческой армии.

— Ваше превосходительство, теперь только, после ваших разъяснений, мы видим, что под вашим руководством всем можно идти куда угодно…

«Ваше превосходительство», «под вашим руководством», «можно всем идти куда угодно» — этот неожиданный переход к титулованию и все, сказанное левым Хотинским, подчеркивало, с одной стороны, силу влияния М. В. Алексеева, а с другой — устраняло одно из серьезных препятствий на пути дальнейшего формирования добровольческих частей.

После этого собеседования A. M. Каледину и председателю правительства М. П. Богаевскому удалось добиться отмены постановления Областного крестьянского съезда, требовавшего разоружения и роспуска Добровольческой армии как организации контрреволюционной, и провести решение компромиссное: Добровольческую армию оставить в неприкосновенности, установив лишь общий контроль в смысле политическом. В опубликованной декларации Объединенного временного Донского правительства было напечатано: «Существующая в целях защиты Донской Области от большевиков, объявивших войну Дону, и в целях борьбы за Учредительное Собрание, Армия должна находиться под контролем Объединенного Правительства и, в случае установления наличности в этой армии элементов контрреволюционных, таковые элементы должны быть удалены немедленно за пределы Области».

Офицер Добровольческой армии, полковник Генерального штаба Я. М. Лисовой, [199] прикомандированный к штабу войскового атамана для связи, писал в 1919 году в журнале «Донская волна:

«Болея душой при виде полного развала когда‑то могущественной Родины и видя, как грозные результаты этого развала гигантскими шагами приближаются к границам Донской области, а кое–где и перешагнули за черту ее, войсковой атаман в непрестанно тяжелой работе изыскивал пути и способы, чтобы хотя в пределах области задержать процесс разложения, которому в это время подверглась вся страна. Ценою разных уступок, подчас тяжелых компромиссов, ему иногда удавалось создавать кое–какие препятствия надвигающимся грозным событиям, задерживать временно то или иное развитие их. Но едва он, пользуясь этим минутным затишьем, пытался приступить к созидательной работе, как возникали новые осложнения, и притом зачастую с той стороны, откуда их никто не ждал.

Естественно, что всякий новый фактор, несущий с собою начало государственности и являющийся, таким образом, поддержкой атамана в его стихийной борьбе, встречал в его лице самое широкое сочувствие и признательность в самом широком смысле слова. В силу этого, естественно, идея воссоздания русской армии не могла не найти с его стороны самой широкой поддержки.»

Само собой разумеется, что сочувствие атамана идее Добровольческой армии имело прямым своим следствием ту широкую и возможную в условиях того времени помощь всем начинаниям ее, о которой только что говорилось. Сказать, что отношения атамана к армии носили только дружественный оттенок, — значит ничего не сказать.

Тем не менее крайне интересно проследить те условия, в которые себя поставил войсковой атаман по отношению к Добровольческой армии, по крайней мере в первый период ее развития.

Как русский человек, он, повторяю, не мог не скорбеть при виде гибели Родины, как русский генерал, открыто в свое время заявивший, что первопричиной всех зол являются новшества, введенные в армию и столкнувшие ее по наклонному пути в пропасть, он не мог не сочувствовать воссозданию новой армии, видя в ней залог возрождения России, — и с этой точки зрения, казалось бы, он должен был прямо и открыто стать на путь фактического признания новой организации — это с одной стороны. С другой — как войсковой атаман, являющийся главою войскового правительства всей Донской области, он не мог не считаться с занимаемым им положением, и такого важного решения, как самостоятельное признание прав на историческое существование какой‑то никому не ведомой и чуждой кучке людей, генерал Каледин не мог, конечно, сделать без согласия войскового правительства. Но поставить этот вопрос на обсуждение правительства в то время означало создать вокруг начинающегося дела нежелательную шумиху, породить разные толки и излишние разговоры. Наконец, как‑никак в глазах демократического населения, с которым и войсковому атаману и правительству нельзя было в то время не считаться, все приезжающие на Дон и офицеры, и юнкера, и кадеты, да и сам, конечно, генерал Алексеев, являлись контрреволюционерами, и открытое признание и легализация их могли создать новый прецедент для разного рода нежелательных явлений, запросов и прочего.

Ни войсковой атаман, ни правительство, стоявшие на государственной точке зрения, понятно, упреков в попустительстве «контрреволюционерам» не боялись, но нужно иметь в виду, что в то время еще не успели улечься слухи о мятеже генерала Каледина, о его попытках поднять на Дону восстание, что внутреннее состояние области, как мы видели, вызывало сильное беспокойство и что этим, то есть открытым признанием, мог быть нанесен прежде всего вред делу самой организации.

Вот почему и генерал Алексеев, и генерал Каледин пришли к следующего рода компромиссу: все прибывающие на Дон военные чины считались беженцами, спасавшимися от ига большевиков, и, как таковые, размещались в особых общежитиях.

С этого‑то времени и начинается та материальная помощь, которую войсковой атаман оказывал Добровольческой армии.

В первые же дни под общежитие, которое было названо «Общежитие № 1», был отведен лазарет № 2, угол Барочной улицы и Платовского проспекта, — со служебным и хозяйственным персоналом и запасами постельных принадлежностей и белья на 250 человек.

К 10 ноября, когда помещение это было переполнено, часть воинских чинов, в составе сформированной уже роты под командой гвардии штабс–капитана Парфенова, была переведена в лазарет № 23, по Госпитальной улице, который получил наименование «Общежитие № 2».