Читать онлайн «Зарождение добровольческой армии». Страница 32

«Без текинцев быховские узники погибли бы», — говорит генерал Деникин.

И офицеры, и всадники Текинского полка во главе со своим командиром душою и сердцем были преданы генералу Корнилову, верили в его миссию спасения России и эти верность и любовь доказали на деле.

До Дона полк не дошел. Попав в осиное гнездо, кишевшее большевиками, полк пробивался с большим трудом и нес большие потери. 26 ноября, после того, как мы вырвались из очередной засады, устроенной большевиками под Унечей, генерал Корнилов, решив идти дальше с горстью офицеров и всадников, отпустил полк. Пошел генерал в направлении на Новгород–Северск, но, не желая подвергать риску и этих последних преданных ему людей, он отпустил и их, а сам незаметно пробрался в Новочеркасск по железной дороге.

Текинский полк с большими приключениями добрался до Киева. Оттуда текинцев, после долгих мытарств, удалось отправить в Ахал. Небольшая часть всадников попала на юг России.

Офицеры же… Что сталось с ними? Многие пропали в походе… Штабс–ротмистр Раевский заколот большевиками под Унечей; поручик Канков, взятый в плен большевиками, впоследствии, под Курском в 1919 году, сдал красный батальон и в следующем бою убит в наших рядах [101]; поручик Нейгардт умер в тюрьме, замученный большевиками; поручик Захаров и прапорщик Фаворский пропали без вести. Поручик Селяб Сердар убит в боях с большевиками в Закаспии. Остальные разделили участь Добровольческой армии. Рассеянные потом по разным странам, они свято хранят в своих сердцах память о генерале Корнилове и с теплой любовью вспоминают свой славный Текинский полк.

1917 год.. Действующая армия, позиции которой уже под городом Двинском. Мои, родные мне до сих пор, 76–я артиллерийская бригада и 2–я батарея ее затерялись среди множества бывших фольварков с непривычными названиями — Покропишки, Кривинишки и т. д. Фронта, собственно, уже никакого нет… Действий против неприятеля, уже открыто торжествующего очень легкую победу над великой и мощной Россией, — тоже нет!. Могучий, никогда и никем непобедимый русский «медведь», более всего страшный всем тайным замыслам Вильгельма и Франца–Иосифа, был превращен немецким Генеральным штабом в какого‑то наивно–дурного «ягненочка»! Ловко пущенными миллионами «иудиных серебряников» нашли кучку иностранных и своих, отечественных политических проходимцев — «специалистов по революциям». И не без ведома наших «верных» союзников в войне, и найдя благодатную почву среди отечественных самых высших, стоящих около Царя и кормила власти, среди ведущего слоя всей страны и простых, одураченных вконец западными шпаргалками политиканов, поразительно легко и скоро удалось им повалить одиннадцативековую Великую Российскую империю… «Мы свой, мы новый мир построим» — стало новым гимном, и… построили 1917–й кошмарный год и потоки крови в новой стране — СССР!

Невозможно описать человеческими словами, что творилось кругом в нашей 76–й пехотной дивизии, в соседней с нашей и вообще. По слухам, во всей действующей армии!.. Еще совсем недавно Христолюбивое Воинство наше почти одними неудержимыми атаками в штыки добывало невероятные победы над неприятелем, а теперь… разнузданные, растрепанные, вечно полупьяные, вооруженные до зубов банды, нарочно натравливаемые какими‑то многочисленными «товарищами» с характерными носами на убийства всех офицеров, на насилия и расправы!..

Подлый приказ № 1, придуманный так называемой Государственной Думой, и «углубление революции», чем только и занимались эти подлые гробокопатели России из Думы, превратили солдатскую массу в звероподобные существа, которым стало свободно творить, что хотелось.

Лозунг, пущенный товарищами: «Долой войну, без аннексий и контрибуций!» — бросил все солдатство в ежедневные братания с немцами и товарообмен — мену на немецкий шнапс своих хлеба, сала и даже оружия!

Наши кавалерия и артиллерия, имея еще в своих составах старых солдат, держались как‑то в порядке и даже часто не давали своих офицеров в обиду, спасая от дикого самосуда и издевательств.

От высшего нашего начальства пришел строгий приказ: артиллерия должна обстреливать и разгонять братающихся! Начали обстреливать! Не мало раз мне, как самому младшему («Наше дите надо хоть иногда побаловать!»), поручали такое «удовольствие», и «дите» даже с радостью бежало на наблюдательный пункт и долго получало себе это приятное «удовольствие»! И нас Бог еще миловал, а в других батареях бывали случаи, что разъяренная банда этих разогнанных бросалась на наблюдательный пункт и поднимала на штыки всех, кого там находила… Сами по себе прекратились и эти обстрелы. Но приказа прекратить их от начальства не пришло.

С каждым днем становилось все хуже и хуже кругом! Из редких писем из дому можно было заключить, что там — еще хуже!

С большим удовольствием братающиеся немцы (даже офицеры!) усиленно призывали нашу солдатню к «долой войну! Не верьте и не слушайте своего начальства!». Изредка заходившие и к нам, офицерам, поговорить по душам, наедине шептали нам истину: «Продержитесь еще только несколько месяцев, и нам совсем «капут»!.» Наше высокое начальство из своего далека только изредка дарит нас приказами: вы должны!.. Все мое офицерство как‑то замкнулось само в себе и на все мои мучительные вопросы только молча отмахивается от меня.

Что же это?! Как это все сотворилось?! Кто это сделал?! Что же делать теперь?! Почти каждую ночь мучительно думалось об этом, и каждый день нигде и никто не давал на это ответа!..

Господи! Куда уйти, где спрятаться от этого моря красных тряпок, бантов, намотанных на себя пулеметных лент, сплошных митингов, где непонятное множество горбоносых товарищей заставляют всех «сознательных» вопить только одно: «Долой!» и «Смерть всякой контре!»…

Каким‑то светлым лучом к нам проник слух: генерал Алексеев очутился на Дону и вместе с атаманом Калединым вербует добровольцев на борьбу! Мы все прямо затаили дыхание!

Среди наших старых солдат, не пожелавших воспользоваться приказом новой власти об увольнении домой («Все равно все пропало, дома еще хуже, а тут у меня в руках оружие!»), мне удалось найти десятка полтора своих дружков–приятелей, с которыми мы уходили на целые дни на эти кругом разбитые и брошенные жителями фольварки, где находили в изобилии фрукты и всякие ягоды. В расстрелянных насквозь войной лесочках и перелесках мы находили великое множество опенок, а в маленькой речушке, невдалеке от наших батарейных строений, мы простыми нашими штанами налавливали десятками хороших линей. Мы заявились добровольцами без очереди на наш наблюдательный пункт для несения дежурств, так как «сознательные» часто отказывались нести вообще какую‑либо службу, и часто мы оставались там по неделям, если охотники приносили нам продукты. Каждое утро, если нам приходилось оставаться на батарее, дружки уже спрашивали меня: «Ну а когда же «поход» в хорошую житуху?!» Да, эти походы, вернее, уходы от жуткой действительности и были нашей лучшей жизнью, отдыхом души от кошмарного ужаса, окружавшего нас кругом…