Читать онлайн «Зарождение добровольческой армии». Страница 164

Очень миловидное «начальство» приказало мне как можно подробней рассказать все мое путешествие с фронта до самого Новочеркасска, кое‑что отмечая на бумаге. Мой рассказ, должно быть, смягчил строгое сердечко подпоручицы, и мне было предложено сесть рядом. А в конце моего долгого повествования мы были друзьями!

Мило улыбаясь, «начальство» повело меня вниз, сдало в третий взвод командиру взвода, полковнику, а на прощанье даже подало мне ручку, мило сказав:

— Ну, увидимся еще!..

Полковник, командир нашего временного взвода (в котором были, кажется, чины всех родов оружия, кроме пехоты), ознакомившись со мною, предложил мне свободную койку рядом с артиллеристом, поручиком Семенюком, и пожелал мне до обеда (12 часов) хорошего отдыха. Коротко поговорив с поручиком, я завалился на свою койку и через минуту спал как убитый!..

Энергичная встряска заставила меня открыть глаза и некоторое время недоумевать: где я? Что со мной? Кто и чего от меня хочет?! Наконец, соображаю, что будит сам полковник, начальник караула, так как меня уже назначили в караул. Я прямо взмолился:

— Да я в карауле сейчас же опять засну! Дайте же мне хоть выспаться!..

— Никаких отговорок! — отчеканил полковник. — Но я дам вам самый легкий пост.

Караул состоял из 30 человек. Каждый получил по японской винтовке со штыком, по 2 патронташа патронов и по 4 гранаты раз–мером как апельсины, со шпеньком–запалом и теркой, надеваемой на рукав. Зажигать гранату, как серную спичку!. Три пулемета с пулеметчиками; один в здании против входа, один в воротах дома и один во дворе. Такой усиленный караул объясняется очень тревожным положением в городе.

Когда наш караул сменял прежний, то полковник повел меня в прихожую и там заменил мною часового, который стоял 4 часа. С улицы в дом была массивная дверь, около которой был всегда часовой, мерзнувший на холоде по часу или два. Дверь вела в небольшой тамбур, где тоже стоял часовой. Из тамбура дверь в прихожую, шагов 20 длиной, которая вела к широкой лестнице во второй этаж, к канцеляриям. Из прихожей налево была дверь в столовую и из нее — в наш временный 3–й взвод.

Полковник, объясняя мне мои обязанности, сказал: — Вот на стене висит таблица, на ней три вида пропусков: номер 1 — по этим пропускам вы будете пропускать наружу; и 2 — по этим вы будете впускать в дом, а номер 3 — по этим вы будете впускать и выпускать беспрепятственно. Никого и ни в коем случае без пропусков никуда не пропускать! В случае чего звоните в этот звонок ко мне! Вы хоть и артиллерист, но… точное исполнение обязанностей часового тоже должны знать! — И «точное начальство» покинуло меня…

Уже минут через десять я стал чувствовать, что мои веки начинают смыкаться, что абсолютно противоречило «точному исполнению служебных обязанностей»… Стал усиленно шагать, заучивать почти наизусть пропуска и… пуговку звонка. Хотел было завязать хоть мимические сношения с часовым–юнкером в тамбуре, но на мое приятельское подмигивание через стекло юнкер строго посмотрел на меня и… отвернулся! Прошло несколько человек наружу и несколько внутрь, и все были с пропусками. А… время как будто стоит на месте, и сон одолевает все больше и больше… А как подумаешь, что до смены караула остается еще целая вечность, то… на душе становится совсем кисло… Но часам к четырем, после обеда, случилось со мной такое, что я до самой старости не могу вспоминать это спокойно.

Здесь я позволю себе вернуться далеко назад, заглянуть в мою раннюю молодость, в мои ученические годы. Уже с 10 лет я, потеряв родителей, был предоставлен самому себе, так сказать, «воспитывал сам себя». Читая запоем все, что попадалось в руки, в особенности Майн–Рида, Фенимора Купера, Луи Буссенара, Дюма, капитана Марриэта, Станюковича, а потом и Ната Пинкертона, Шерлока Холмса и прочих в этом роде, я сам стал не таким, как все мои сверстники. И в особенности после одного «чрезвычайного» случая мои товарищи говорили мне: «Ну что ты за человечина такая, черт тебя забери. Все крутом люди как люди, все у них нормально, а вот ты — совсем наоборот, вечно у тебя какие‑то случаи, недоразумения и «анекдоты»!»

Случай этот, «мой анекдот», произошел, когда я был еще в 4–м классе нашей реалки. К нам в уездный городишко должен был приехать один очень известный в округе Архиерей. Весь город заволновался приготовлениями к его приезду. Наше училищное начальство и еще более! Уроки, зубрежка были по боку, а нас всех — и малышей, и далее старшеклассников — стали усиленно обучать «приличным приемам»: как кланяться Архиерею, подходить к нему под благословение и как уходить от него. Наконец, Архиерей прибыл в город и, как и ожидалось, прямо с вокзала к нам в училище на молебен. Конечно, все мы, ученики, уже были выстроены поклассно в актовом зале, во главе со всем учительским персоналом в вицмундирах, треуголках и при шпагах.

Вместе с Архиереем в училище прибыло и много наших отцов города и властей. Начался торжественный молебен, и я, как всегда, был зачарован прекрасным пением нашего училищного хора. По окончании молебна Архиерей поманил к себе нашего директора и изъявил желание поближе познакомиться с учениками. Наши преподаватели и надзиратели разбежались по классам и стали руководить очередями. Мой 4–й класс был приблизительно посередине зала. Подходить к Архиерею первыми стали малыши, до нашего класса оставалось еще немало времени. Конечно, я, стоя между Сухорцевым и Рупрехтом, уже «зацепился языками» с Рупрехтом о сегодняшнем событии. А очередь к Архиерею шла… Владыка каждого благословлял, некоторых задерживал, что‑либо говорил или спрашивал. Каждый отпущенный Владыкой ему кланялся, шаркал ножкой, все по «приличным приемам», и мимо нашего строя уходил к себе в класс.

Только я стал что‑то доказывать Рупрехту, почти оборотясь к нему, как он неожиданно толкнул меня в бок и прошипел: «Скорее! Уже твоя очередь!» В ужасе оглядываюсь и вижу, что у Владыки Сухорцев уже откланивается «приличными приемами»!.. Спешно подхожу к Владыке, вспоминая лихорадочно все «приличные приемы»… вижу ласковую улыбку его, вижу, что Владыка протягивает ко мне руку (а у меня совсем отшибло из памяти — что это значит?), мелькает в сознании: «Я должен что‑то делать!» — и я… вежливо пожимаю руку Владыке, низко ему кланяюсь и отчетливо шаркаю ножкой, как и принято «вежливому мальчику»! Владыка задержал мою руку, улыбнулся еще больше, покачал головой и говорит:

— Вот ты какой бедовый! Ты подожди! Как твое имя? А, Даниил! Очень славное имя. А знаешь, что твое имя значит?

— Знаю, — храбро отвечаю я.

— А ну, скажи!

— Даниил значит «раб Божий», — отвечаю.

— Да, молодец! — И, держа мою руку теперь левой рукой, правой благословляет меня: — Ну, иди себе с Богом! — и отпускает меня.