Читать онлайн «Маргарет Тэтчер. Женщина у власти». Страница 38

Пока Тэтчер упорно занималась делами, Макмиллан рисковал остаться не у дел. После Суэца основы империи начали быстро разрушаться, вынуждая его демонтировать надстройку. Макмиллан признал это в речи, которую он произнес в Кейптауне в 1960 году и которая навсегда свяжется с его именем. «В двадцатом столетии мы стали свидетелями пробуждения национального самосознания у народов, которые веками жили в зависимости от других держав. Пятнадцать лет назад это движение распространилось по Азии… сегодня то же самое происходит в Африке, — сказал он. — На этом континенте дует ветер перемен, и, нравится нам или нет, все мы должны признавать это и учитывать в своей национальной политике».

Речь о «ветре перемен» ознаменовала собой начало следующего и фактически финального этапа в сокращении сферы британской имперской политики. В течение следующих двух лет Макмиллан энергично осуществлял деколонизацию. На тысячах флагштоков повсюду в мире — в Малайе, Кении, Пакистане, Адене, Нигерии, на Кипре и на Ямайке — были спущены государственные флаги Великобритании. Изо всех этих стран хлынул в метрополию, матушку Англию, поток эмигрантов, предпочитавших своих прежних имперских правителей неясному будущему под властью новых национальных лидеров. Обосновавшись в Англии, стране с белым населением, они непоправимо нарушили демографическое равновесие, которое столетиями оставалось практически неизменным, породив последствия, все еще ощутимые и в период премьерства Тэтчер.

С разрушением империи рушилась и вера в будущее Великобритании. Предвыборную кампанию 1959 года Макмиллан проводил под лозунгом «Вам никогда не жилось так хорошо», пытаясь нажить политический капитал на мини-подъеме в экономике и на иллюзорном убеждении англичан, что их страна по-прежнему остается мировой державой. Но если в 1960 году, по данным выборочного опроса, 79 процентов англичан одобряли деятельность правительства Макмиллана, то через пару лет от этого рейтинга остались лишь воспоминания. К этому времени кризис платежного баланса привел к массовому изъятию вкладов в фунтах, резкому росту безработицы и замораживанию заработной платы. Рейтинг Макмиллана упал до самого низкого уровня, который только имел английский премьер-министр за последнюю четверть века — со времени капитуляции Чемберлена перед Гитлером. Вся серьезность проблемы обнаружилась после того, как тори потерпели сокрушительное поражение на дополнительных выборах в Орпингтоне, избирательном округе близ Лондона, где победа консерваторов не вызывала сомнений.

Поначалу Макмиллан попытался выйти из затруднительного положения, увеличив расходы, — способ испытанный и чисто политический. Когда же министр финансов Селвин Ллойд воспротивился, Макмиллан вывел его и еще шестерых министров кабинета из состава правительства, устроив крупное политическое кровопускание — «ночь длинных ножей», как тотчас же окрестили его акцию. Тэтчер развеяла мнение Ллойда. Недаром в бакалейной лавке Алфа висело объявление «В кредит не продаем» — финансовый консерватизм Тэтчер зижделся на двух отцовских принципах: «Никогда не делай долгов» и «Никогда не трать больше, чем получаешь». В глазах Тэтчер новые расходы были проклятием, но она смолчала, когда Ллойда критиковали, понимая, что с ним все кончено. Обладая сильно развитым чувством самосохранения, она не собиралась ставить себя под удар из-за заведомо проигранного дела. Тэтчер была достаточно прагматична, чтобы не рисковать своей едва начавшейся карьерой. Макмиллан упорно осуществлял свои планы, игнорируя ради стимулирования роста экономической активности нормативы заработной платы, но никакие меры не помогали, и экономический спад продолжался. Экономическое неравенство все еще оставалось огромным. Богачи, составлявшие лишь 1 процент населения, по-прежнему владели 25 процентами всего национального богатства Англии {4}.

Два удара в корпус послали правительство в нокдаун. Первый имел отношение к попыткам Англии вступить в Общий рынок, образованный в 1957 году шестью европейскими странами: Францией, Западной Германией, Италией, Нидерландами, Люксембургом и Бельгией. До Суэцкого кризиса 1956 года Англия держалась в стороне от Европы, предпочитая сохранять свои основные экономические связи со странами Содружества наций, а не завязывать новые с Европейским сообществом. Это было крупным стратегическим просчетом. В обоснование такой позиции утверждалось, что страны Содружества уже производят все сырье, необходимое для работы послевоенной английской промышленности. Британия проморгала ускорение темпов экономического развития на Европейском континенте, в частности быстрое восстановление народного хозяйства Германии и Франции. Но трудности на пути объединения с Европой имели гораздо более глубокие корни.

Для большинства англичан понятие «Европа» означало континентальную Европу и не включало в себя Англию. «Мы с Европой, но мы не часть Европы, — заявил Уинстон Черчилль в 1930 году. — Мы заинтересованы, тесно связаны, но отнюдь не поглощены». За этими словами Черчилля скрывались чувства, сформированные столетиями войн, соперничества, династических браков и разводов, языковыми и культурными различиями и врожденным сознанием британского превосходства. Однажды эти чувства наглядно проявились в заголовке на страницах одной популярной иллюстрированной газеты: «Английский канал[8] окутан туманом; континент отрезан».

После второй мировой войны стали все больше поговаривать о расширении сотрудничества, но не об интеграции. Англия отклонила приглашение вступить в созданное после войны Европейское объединение угля и стали, не желая поступиться даже частицей суверенитета. Столь же пренебрежительно была отклонена идея создания европейской армии. «Это им нужно создавать ее, а не нам», — фыркнул Черчилль {5}. В 1952 году тогдашний министр иностранных дел Иден сказал; «По нашему глубочайшему убеждению, мы не можем» присоединиться к Европе, потому что «история Британии и ее интересы находятся далеко за пределами Европейского континента» {6}. Когда та же шестерка членов Европейского объединения угля и стали собралась в 1955 году для создания более широкого рынка, Англия присутствовала только в качестве наблюдателя. Не проявила она никакой заинтересованности в сотрудничестве с объединенным проектом по атомной энергии. Англия уже обладала ядерным оружием и полагала, что, предложив свои технические познания, она окажется скорее в проигрыше, чем в выигрыше.

Опыт Суэца побудил Англию выйти из высокомерной самоизоляции. Резкое осуждение английского вторжения Америкой нанесло удар по «особым отношениям» обеих стран. Идея установления каких-то связей с Европой внезапно обрела новую привлекательность. Макмиллан счел экономически целесообразным вступить в Общий рынок, хотя он и разделял политические и психологические сомнения на этот счет, имевшиеся у его коллег-консерваторов, которые были против передачи каких-либо властных полномочий европейской наднациональной организации. И не у одних только консерваторов имелись сомнения. Многим англичанам казалось, что связать свою судьбу с европейцами будет ошибкой. Хью Гейтскелл, сменивший Клемента Эттли на посту лидера лейбористской партии, тоже решительно возражал против присоединения, утверждая, что членство в Общем рынке означало бы «конец Англии как независимого государства». Тем не менее летом 1962 года в свете того, что Содружество наций оказалось расчлененным на мелкие части, а европейцы предлагали хоть какую-то надежду на улучшение экономических перспектив, Макмиллан официально обратился с просьбой о принятии в члены Общего рынка. Тэтчер поддержала его.