Читать онлайн «Петр Великий. Деяния самодержца». Страница 99

Для начала посол оказался в положении, напоминающем домашний арест. Он писал Петру: «Житье мое им зело не любо, потому что запазушные их враги греки нам единоверны. И есть в турках такое мнение, что я, живучи у них, буду рассеивать в христианах слова, подвигая их против бусурман, для того крепкий заказ грекам учинили, чтоб со мной не видались, и страх учинили всем христианам, под игом их пребывающим, такой, что близко дому, в котором стою, христиане ходить не смеют, и платье грекам одинаковое с бусурманами носить запретили, чтоб были отличны от турок. Ничто им такого страха не наносит, как морской твой флот; слух между ними пронесся, что у Архангельска сделано 70 кораблей великих и чают, что, когда понадобится, корабли эти из океана войдут в Средиземное море и могут подплыть под Константинополь».

Несмотря на все трудности, Толстой добился серьезного успеха. Ему удалось создать сеть информаторов, опираясь отчасти на Православную церковь на территории Османской империи (тут особенно помог патриарх Иерусалимский Досифей), а отчасти – на помощь голландцев, которые прекрасно разбирались в политической путанице при турецком дворе.

Во времена Толстого хитросплетения эти были исключительно сложными. Великие визири сменялись один за другим. Кто-то из них относился к Толстому получше, кто-то похуже, но надежным его положение не было никогда. В 1702 году к власти пришел великий визирь Дальтабан Мустафа, который имел намерение поддержать крымского хана в его желании возобновить войну с Россией. Не жалея денег на подкуп, Толстой сумел довести происки визиря до сведения матери султана, и Дальтабан был смещен и обезглавлен. Следующий визирь был с Толстым осторожнее, но все равно двое янычар несли караул у дверей посла и следили за каждым шагом его.

В 1703 году, когда султана Мустафу II сменил на троне его брат, Ахмед III, Толстому позволили было ездить, куда ему заблагорассудится, но затем появился очередной великий визирь и послабления кончились. Посол в отчаянии писал в Москву: «Новый визирь ко мне неласков, и мое прискорбное пребывание, труды и страх возобновились пуще прежнего: опять ко мне никто не смеет, и я никуда не могу ездить, с великим трудом и письмо это мог послать. Вот уже при мне шестой визирь, и этот хуже всех». Вскоре шестого визиря сменил седьмой, но дела Толстого обстояли по-прежнему неважно.

В какой-то мере дурное обращение с Толстым объяснялось тем, что турецкий посол в Москве тоже жаловался на дурное отношение со стороны русских. Турецкого представителя, посланного оповестить о восшествии на престол Ахмеда III, приняли вежливо, но аудиенции у царя заставили ждать очень долго. Эта проволочка была намеренной. Петр хотел потянуть время, чтобы таким образом убедить посла в величии русского царя. К тому же Петр никак не допускал турка туда, куда он больше всего стремился: на базу российского флота в Азове и на верфи в Воронеже. Царь писал азовскому губернатору, чтобы тот не давал «турке» приблизиться к Воронежу и увидеть Азов.

Все это рикошетом ударило по Толстому, когда в Константинополь пришло письмо, в котором турецкий посол рассказывал, как с ним обращаются в России. «Что [он] писал, того не знаю, – рассказывал Толстой, – но меня страшно стеснили, заперли со всеми людьми на дворе моем и никого с двора, ни на двор не пускают, сидели мы несколько дней без пищи, потому что и хлеба купить никого не пустили, а потом едва упросил большими подарками, что начали пускать по одному человеку для покупки пищи».

Кроме того, Толстой тревожился, как бы кто-нибудь из посольских сотрудников не принял ислам и не выдал бы всю его сеть информаторов. В конце концов так и случилось, но посол безотлагательно разрешил эту проблему. «Притом нахожусь в большом страхе от своих дворовых людей, – пишет он в Москву. – Жив здесь три года, они познакомились с турками, выучились и языку турецкому, и так как теперь находимся в большом утеснении, то боюсь, что, не терпя заключения, поколеблются в вере, потому что бусурманская вера маломысленных очень прельщает; если явится какой-нибудь Иуда, великие наделает пакости, потому что люди мои присмотрелись, с кем я из христиан близок и кто великому государю служит, как, например, иерусалимский патриарх, господин Савва Рагузинский-Владиславич и другие, и если хотя один сделается ренегатом и скажет туркам, кто великому государю работает, то не только наши приятели пострадают, но и всем христианам будет беда. Внимательно за этим слежу и не знаю, как Бог управит. У меня уже было такое дело: молодой подьячий Тимофей, познакомившись с турками, выдумал обусурманиться; Бог мне помог об этом сведать, я призвал его тайно и начал ему говорить, а он мне прямо объявил, что хочет обусурманиться: я его запер в своей спальне до ночи, а ночью он выпил рюмку вина и скоро умер; так его Бог сохранил от такой беды».

Шло время, забот у Толстого прибавлялось. Не присылали из России жалованье, и он вынужден был, чтобы свести концы с концами, продать часть собольих шкурок, выданных ему на подарки. Он писал царю – просил денег и разрешения выйти в отставку и вернуться домой. Петр ответил отказом на том основании, что деятельность Толстого очень важна для России. И Толстой продолжал выбиваться из сил: подкупал, интриговал – словом, делал что мог. В 1706 году он доносил, что двое из самых благоразумных пашей задушены по подстрекательству великого визиря, который не любит способных людей, и «дай Вышний, чтоб и остальные все передавились».

Когда на Дону восстали казаки под предводительством Булавина, а шведы вторглись в Россию, Петр опасался, как бы султан не соблазнился удобным моментом отобрать Азов. Он склонялся к тому, чтобы умиротворить турок, и приказал ни в коем случае не держать в русских тюрьмах ни одного турецкого или татарского узника. Толстой этих шагов не одобрял. Он чувствовал, что турки скорее утихомирятся, если держаться с ними жестко, даже угрожающе. Дальнейшие события подтвердили его правоту. Весной и летом 1709 года, накануне Полтавы, турки не вмешались в войну на стороне Швеции – мало того, упорные разговоры о войне с Россией и слух, что русский флот уже входит в устье Босфора, даже вызвали настоящую панику на константинопольских улицах.

Так восемь трудных лет Толстой с успехом поддерживал интересы своего повелителя и оберегал мир между Россией и Турцией. Но в 1709 году Карл XII, бежавший из-под Полтавы, явился во владения султана. С этого момента султан четырежды за три года объявлял войну России.

Перейдя Буг и вступив на земли Османской империи, Карл XII стал гостем султана. Король и казацкий гетман Мазепа попросили убежища во владениях султана. Согласно установлениям ислама, Ахмед III должен был принять и защищать их. Обязанность эта считалась непреложной, и когда в Константинополе узнали, что очаковский паша медлит с решением и что из-за него казаки, ожидавшие ответа на противоположном берегу, были порублены настигшими их русскими, султан всерьез подумывал послать этому паше шелковый шнурок.