Читать онлайн «Русский дневник». Страница 8

Не был коммунистом и Роберт Капа, хотя паспорт у него конфисковали в Париже в 1953 году именно из-за обвинений в симпатиях коммунистическим идеям; единственным доказательством было наличие в ФБР папки с его досье – такой же тонкой, как у Стейнбека. Согласно Уилану, в досье Капы прослеживались только тривиальные ассоциации с коммунизмом: «Во время гражданской войны в Испании он продавал свои фотографии французскому журналу Regards. Некоторые его фотографии появились в журнале, издаваемом Abraham Lincoln Brigade[2]. Он был членом или почетным членом „радикально антифашистской“ Фотолиги. Он ездил в Советский Союз со Стейнбеком. Газета американских коммунистов Daily Worker с одобрением сообщила о его выступлении на форуме Herald Tribune. В 1950 году в досье добавили информацию о том, что он выступал против заключения в тюрьму членов „голливудской десятки“[3]. И Стейнбек, и Капа „высказывались перед поездкой и во время нее очень недвусмысленно: мы не коммунисты и не сочувствуем коммунистам“. После выхода книги такая взвешенная позиция вызвала в советской прессе оскорбления: их стали называть „гангстерами“ и „гиенами“.»

В обстановке холодной войны и взаимного недоверия между двумя странами самым знаковым моментом в «Русском дневнике» вполне можно считать первые фотографии Капы:

«Три огромных двойных окна выходили на улицу. Со временем Капа все чаще стал оказываться перед этими окнами и фотографировать сценки, которые под ними происходили. Через улицу, на втором этаже, был виден человек, который заправлял чем-то вроде мастерской по ремонту фотоаппаратов. Он долгие часы копался в своем оборудовании. Позже мы обнаружили, что, по всем правилам игры, пока мы фотографировали его, этот „мастер по ремонту фотоаппаратов“ фотографировал нас».

Действительно, досье КГБ свидетельствуют о том, что советские власти тщательно отслеживали перемещения двух американцев на протяжении всей хорошо спланированной поездки. Инструкции на этот счет были очень точными:

«Стейнбек – человек консервативных взглядов. Кроме того, он в последнее время все более отклоняется вправо. Вот почему наш подход к нему должен быть особенно осторожным. Мы должны избегать показывать ему то, что может причинить нам какой-либо вред».

В докладе КГБ из Киева верноподданнически сообщалось:

«Задача, которую ВОКС определил для себя, состояла в первую очередь в том, чтобы показать гостям, как пострадали во время войны народное хозяйство и культурные ценности Украинской ССР, и какие огромные усилия прилагает наш народ для восстановления и преобразования страны».

В основной части доклада авторы кратко освещали произошедшие события и размышляли об отношении Стейнбека и Капы к тому, что они увидели:

«Я находился рядом с Капой, когда он делал все свои снимки. У него была возможность фотографировать попрошаек, очереди, немецких военнопленных, а также секретные объекты (например, строительство газопровода). Он не делал такие фотографии и осмотрительно не приближался к таким местам. Из фотографий, которые нельзя считать благоприятными, я могу указать только две: в Музее украинского искусства он сделал фото изможденной посетительницы, а по пути в колхоз сфотографировал семью колхозников в изношенной одежде…»

Вместе с тем тщательное наблюдение за отношениями между Стейнбеком и Капой позволяет нам утверждать, что Капа относится к нам более лояльно и дружелюбно. Стейнбек украдкой давал Капе указания искать уязвимые, по его мнению, стороны нашей жизни.

Итак, часто молчание Стейнбека приносило чиновникам неудобства. Щелканье фотоаппарата Капы – он сделал более четырех тысяч фотографий – приносило им двойные неудобства.

В списке произведений Стейнбека «Русский дневник» занимает важное место – гораздо более важное, чем принято считать. Если читать его как есть и не выискивать в нем неудачные места, то текст Стейнбека предстанет как чутко уловленный момент советской истории – каким он, собственно, и задумывался. Тщательно проработанные зарисовки Стейнбека, как и фотографии Капы, представляют собой эмоциональный отклик авторов на страну и людей, измученных войной, одурманенных пропагандой, людей, которые боятся свободы слова и убеждены в истинности своих запрограммированных ответов. Но они – такие же люди, люди всегда есть люди.

Поездка в Россию также знаменует собой важный этап в постепенном переходе Джона Стейнбека с позиций 1930-х годов, когда его занимало групповое поведение людей, к озабоченности проблемами индивидуального сознания. В России масса поглощает и стирает индивидуальное творчество, индивидуальные мысли и действия.

«Куда бы мы ни приходили, вопросы нам задавали схожие. Постепенно мы обнаружили, что все они восходят к одному источнику. Украинские интеллектуалы черпали все свои вопросы, как политические, так и литературные, из статей, которые они читали в газете „Правда“. Скоро мы уже могли предвосхищать вопросы до того, как их нам зададут, потому что почти наизусть знали статьи, на которых эти вопросы основывались!»

После «Русского дневника» Стейнбек как писатель, по сути, начал совершать переход от воззрений, сформулированных с общенаучной точки зрения, к глубоко личной и моральной позиции – и это немедленно и отчетливо сказалось на его работах. Сразу же после своего возвращения он начал размышлять о «долгой и неспешной работе» над романом, посвященном проблеме изучения индивидуального морального выбора. Через пять лет эти размышления превратятся в роман «К востоку от Эдема». В поездке по России он увидел, во что может превратить страну репрессивный режим. В 1949 году он писал Джону О’Хара:

«Я думаю, я искренне верю в одно у нас как у вида есть только один инструмент творчества – это индивидуальный ум человека. Два человека могут создать ребенка, но я не знаю ничего другого, что может создать группа. Группа, не управляемая мыслью отдельного человека, – это нечто ужасно деструктивное. Самые большие изменения в мире за последние 2000 лет произвела христианская идея о том, что каждая отдельная душа имеет очень высокую ценность».

В «Русском дневнике» Стейнбек и Капа упоминают лишь несколько отдельных русских, которые сумели выжить в системе, готовой задавить любое творческое начало. «Русские в последнее время столько дурного натворили с этим высмеиванием художников, нападками на музыкантов и указами, запрещающими всем русским разговаривать с иностранцами, что это вгоняет меня в тоску, – писал Стейнбек своему другу в феврале 1948 года. – А ведь простые русские – такие хорошие люди». Вот об этом данная книга до сих пор напоминает своим читателям: цель оказалась не столь далекой от точки приложения усилий писателя, который за десять лет до выхода «Русского дневника» придал человеческий облик аморфной массе беженцев из Оклахомы.