Читать онлайн «Герои Смуты». Страница 37

Летом 1611 года в Первое ополчение к воеводам князю Дмитрию Трубецкому и Ивану Заруцкому продолжали прибывать значительные отряды ратных людей из Казани и Смоленска, что также свидетельствует о сохранении подмосковных полков и продолжении ими своей деятельности. Более того, приезд казанского войска во главе с настоящим, а не выборным или назначенным боярином Василием Петровичем Морозовым повышал и статус Думы в ополчении. Принесенный казанцами список чтимой иконы Казанской Божьей Матери имел важное символическое значение для остававшихся под Москвой людей. Некогда само обретение этой иконы было связано с именем казанского митрополита, будущего патриарха Гермогена. Поэтому появление ее списка в полках ополчения имело дополнительный смысл, усиливая отклик на призывы томившегося в заточении первоиерарха Русской церкви. Ратная сила, пришедшая из Казани, уже на следующий день вступила в бой и освободила Новодевичий монастырь от стоявших там немецких рот.

Архиепископ Арсений Елассонский писал, что это событие произошло 28 июля 1611 года: «28-го, в воскресение, с большим трудом русские взяли женский монастырь, не сделав никаких убийств в монастыре, потому что добровольно покорилось большинство»[198]. И здесь также — очевидное расхождение с оценкой событий в русских источниках, авторы которых стремились во всем обвинять Ивана Заруцкого. «Новый летописец», говоря о вине казаков в распаде Первого ополчения, начинает противоречить сам себе. Его автору нужно было примирить сообщение о появлении в ополчении списка иконы Казанской Божьей Матери и связанном с этим военном успехе с одновременным обличением казаков. Из летописного сообщения о взятии Новодевичьего монастыря явствует, что это было не что иное, как его «разорение». Заруцкий якобы не выказал никакого почтения чудотворному образу: «Все же служилые люди поидоша пешие, той же Заруцкой с казаками встретил на конех». По освобождении «понизовой силой» Новодевичьего монастыря «инокинь из монастыря выведоша в табары и монастырь разориша и выжгоша весь, старицы же послаша в монастырь в Володимер». Понимая, что не одни казаки участвовали в боях под Новодевичьим монастырем, автор «Нового летописца» пытается защитить дворян, остававшихся в ополчении (еще одно косвенное признание их присутствия там): «Многия же под тем монастырем дворяне и столники искаху сами смерти от казачья насилия и позору и многия побиты и от ран многия изувечены быша». Но перелистав несколько страниц летописи, можно обнаружить небольшую повесть «о походе под Москву иконы Пречистыя Богородицы Казанския» и упоминание, что именно «Ею помощию под Москвою взяли Новой Девичей монастырь»![199]

Примечательно, что летописное описание совпадает с тем, что сообщали бояре из самой Москвы в начале 1612 года: «А как Ивашко Заруцкий с товарыщи Девич монастырь взяли, и они церковь Божию разорили, и образы обдирали и кололи поганским обычаем, и черниц королеву княжь Володимерову дочь Ондреевича (ливонскую королевну Марию, дочь великого князя Владимира Андреевича Старицкого. — В. К.) и царя Борисову дочь Ольгу, на которых преже сего и зрети не смели, ограбили до нага, и иных бедных черниц и девиц грабили и на блуд имали; а как пошли из монастыря, и они и до-сталь погубили и церковь и монастырь выжгли… Ино то ли крестьянство?»[200]

Конечно, такие утверждения современников не могли быть полностью голословными. Грабеж и дележ добычи при штурме городов были для казаков обычным делом и даже связывались с казачьей доблестью и «правильным» порядком вещей. Однако бояре, сидевшие в Москве вместе с поляками и литовцами, намеренно смешивали два события: взятие Новодевичьего монастыря в конце июля и его сожжение при оставлении подмосковными полками в сентябре 1611 года. Между тем воевода Мирон Вельяминов включал бой у Новодевичьего монастыря в свой послужной список, о чем его дети писали в челобитной царю Михаилу Федоровичу: «И как, государь, Девичь монастырь взяли, и в то, государь, время отец наш был у наряду, а до приступу ходил с казаки». Иосиф же Будило, напротив, считал, что Заруцкий предпринял штурм Новодевичьего монастыря, «желая показать русским свою верность» после гибели Прокофия Ляпунова[201].

Дальнейшее пребывание Ивана Заруцкого в подмосковных «таборах» связано с борьбой за власть. Как покажет время, казачий атаман так до конца и не избавится от идеи самозванства, а будет только выжидать удобного случая, чтобы снова начать движение в пользу сына Лжедмитрия II и Марины Мнишек — царевича Ивана Дмитриевича. Все его маневры и закулисная деятельность не оставались тайной. Чем больше пытался Заруцкий укрепить свою власть в полках, тем сильнее и глубже становились противоречия между дворянами и казаками. После неудачного покушения на князя Дмитрия Пожарского в Ярославле (об этом речь впереди) войско Заруцкого покинет подмосковные полки. Казачий атаман бежит через Коломну, где располагался двор Марины Мнишек, в направлении Переславля-Рязанского. По сообщению «Пискаревского летописца», Заруцкий даже откажется от собственной семьи: «…умысля своим воровским обычаем, сослався з жонкою с Маринкою, которая была за Ростригою, сердомирсковою дочерью, жену свою постриг (это единственное указание на то, что Заруцкий был женат! — В. К.), а сына своево послал на Коломну к ней, Маринке, в стольники, а хотел на ней женитца, и сести на Московское государьство, и быти царем и великим князем»[202].

С этого момента начнется отсчет неуклонного падения Заруцкого. Он потеряет право называться «боярином» земского ополчения, а дело освобождения столицы, которое когда-то начиналось им вместе с Ляпуновым и князем Трубецким, будет завершено уже без него.

Иван Заруцкий сам выбрал свой путь исторического изгоя, последовательно придерживаясь самозванства и начав в конце концов войну со всеми, кто был против его планов утвердить на престоле сына Марины Мнишек. Когда войска объединенного ополчения освобождали Москву, Заруцкий собирал силы для броска на юг. «Боярину» мерещилось, что, как и во времена Болотникова, он сможет организовать поход из Астрахани на Москву, призвав под свои знамена Ногайскую орду и заручившись поддержкой персидского шаха. Марина Мнишек после стольких лет приключений готова была вернуться домой, в «Литву», но она уже давно была несвободна и ее саму и сына «царевича» Ивана Дмитриевича использовали как козырные карты в чужой политической игре.

Пока земская власть в освобожденной Москве была откровенно слаба и шли выборы царя, Заруцкий не уходил далеко от столицы. Он перезимовал в Михайлове, потом, теснимый ратью воеводы Мирона Вельяминова, ушел в Епифань, в верховьях Дона[203]. Сразу же после избрания царя Михаила Федоровича земский совет направил туда с грамотами трех казаков из полка князя Дмитрия Трубецкого — Ваську Медведя, Тимошку Иванова и Богдашку Твердикова. Что из этого получилось, они рассказали сами в своей челобитной: «Как, государь, всею землею, и все ратные люди целовали крест на Москве тобе государю, посылоны мы с Москвы от твоих государевых бояр и ото всей земли к Заруцкому. И как мы холопи твои приехали на Епифань к Заруцкому з боярскими и з земскими грамотами, и Заруцкой нас холопей твоих подавал за крепких приставов и переграбил до-нага, лошеди и ружье и платье и деньженка все пограбил. И из-за приставов, государь, нас холопей твоих переграбленных душею да телом отпустил з грамотами к Москве к твоим государевым бояром и ко всей земле»[204].