Читать онлайн «Герои Смуты». Страница 32

Николай Мархоцкий так писал о времени, наступившем в Тушинском лагере после бегства Лжедмитрия: «Много было в нашем обозе и таких, которые хотели разыскать Дмитрия и поправить его дела». Сложилась целая интрига. Русские сторонники самозванца подговорили донских казаков уйти из Тушина, убеждая их, что они ударят в тыл их преследователям. «Бунты донских казаков» Мархоцкий датировал временем после Рождества, «в середине мясопуста» 1610 года (примерно в конце января — начале февраля). Но заговорщики не сумели привлечь Заруцкого на свою сторону. Когда казаки двинулись из Тушинского лагеря, он доложил обо всем гетману князю Ружинскому. В польско-литовском войске решили, будто казаки хотят уйти в Москву (а может быть, просто придумали эту версию в оправдание случившегося побоища). Выстрелила пушка — обычный знак тревоги в Тушине, и войско гетмана ударило на казаков, а те ответили, надеясь на поддержку русской части тушинского войска. Заруцкий должен был оказаться перед мучительным выбором, но он пошел до конца, чтобы наказать отступников. Донцы приняли бой, стоивший им немалых жертв. Как вспоминал Николай Мархоцкий, «две тысячи казаков полегли на поле боя, другие уходили, куда могли, третьи вернулись в свой обоз к Заруцкому»[170]. Казачий бунт оказался предвестником окончательного распада Тушинского лагеря. Заруцкий отказался далее поддерживать «царика». Вместе с другими русскими тушинцами он принял сторону бояр во главе с Михаилом Глебовичем Салтыковым и «патриархом» Филаретом Романовым, которые сделали ставку на заключение договора с королем Сигизмундом III. Но, как показали дальнейшие события, это был лишь временный выбор. После боя с донцами и другими русскими людьми, бывшими у него под началом, Заруцкий оказался полководцем без армии.

Думал ли он, что ему «зачтется» происхождение его отца из Тарнополя? Или, может быть, надеялся на свои известные всему Тушинскому лагерю заслуги? Мечтал ли встать в один ряд с «прирожденными» московскими боярами, получавшими свой чин в силу знатного происхождения? В королевском лагере к Заруцкому отнеслись благосклонно, но не более того. Непонятно, чего мог ждать человек, о жестокости которого в исполнении приказов Тушинского вора ходили такие рассказы, как передавал Жолкевский. Палачи нужны в известное время, но обычно ими брезгуют даже те, кто нуждается в их услугах. Вот и Ивана Заруцкого восприняли в королевской свите прежде всего как воспитанного татарами жестокого дикаря, донского казака, а не бывшего подданного Короны. Никто и не думал ставить на него как на сколь-нибудь значимую фигуру в большой московской игре, когда рядом были более интересные персонажи. Например упомянутый гетманом Жолкевским «молодой Салтыков», то есть Иван Михайлович Салтыков. За Салтыковым-младшим, богатым и знатным человеком, было всё, что нужно, — боярское происхождение и полная лояльность королю Сигизмунду III. Его отец боярин Михаил Глебович Салтыков привез под Смоленск договор бывших тушинцев с королем Сигизмундом III в феврале 1610 года. Оба Салтыкова — старый и молодой — становились главными проводниками королевской политики в Московском государстве. Когда распался Тушинский лагерь, Заруцкий выбрал продолжение войны с царем Василием Шуйским, в которой он участвовал еще со времен восстания Болотникова. Но в 1610 году такая война была уже не просто внутренним делом Русского государства, она направлялась королем Сигизмундом III.

Посланный из королевской ставки под Смоленском вместе с гетманом Жолкевским на выручку польско-литовского гарнизона крепости Белой, бывший тушинский боярин Заруцкий отличился в боях, теперь уже на королевской стороне и под чужим командованием. Еще раз верно послужил он королю и в печально памятном для войска царя Василия Шуйского клушинском сражении 24 июня 1610 года. Однако гетман Жолкевский, отправляя донесение королю Сигизмунду III об этой битве, счел возможным упомянуть только про действия Ивана Салтыкова, «хорошо старавшегося» для короля. «Другие в это время бывшие тут московские бояре» личного упоминания не удостоились[171]. Ивану Заруцкому пришлось смириться с тем, что от его былой влиятельности в лагере тушинского самозванца не осталось и следа. Но когда князя Шуйского все-таки свели с престола, бывший тушинский боярин должен был заново решить, кому служить дальше. Выслужиться перед королем Сигизмундом III у Заруцкого не получилось (не по его вине: ротмистр Николай Мархоцкий прямо написал, что его «жестоко оттолкнули» под Смоленском). В Москве боярину казачьего происхождения делать вообще было нечего, никто бы никогда не признал его чин и не пустил на заседания Боярской думы. Так Заруцкий опять возвратился на службу к «царику», приехавшему из Калуги вместе со своим двором и царицей Мариной Мнишек под Москву в июле 1610 года.

В эти месяцы «царь Дмитрий» и его царица всех звали на службу и всем раздавали обещания. Рядом с самозванцем вновь оказался Ян Сапега, получивший наконец-то чин гетмана его войска. «Боярин» Иван Заруцкий, разочарованный в перспективах службы королю Сигизмунду III, хорошо вписался в компанию самых последовательных тушинцев. В дневнике секретарей Сапеги сохранилась точная дата ухода Заруцкого (его пока вспоминали без обращения «пан») от короля к «царю». Случилось это вскоре после сведения с престола Шуйского 28 июля (7 августа)[172]. Следовательно, боярин самозванца стремительно принял свое решение. Старые обиды между «цариком» и предводителем донских казаков, долго не откликавшимся на призывы из Калуги, были забыты. Отныне и до конца Заруцкий остается с «царем Дмитрием» и Мариной Мнишек.

Заруцкий очень вовремя оказался в подмосковном войске Лжедмитрия II. Один из претендентов на пустовавший русский трон не останавливался ни перед чем, чувствуя, что пробил его час. Всё то время, пока гетман Жолкевский вел трудные переговоры с Боярской думой в Москве о присяге королевичу Владиславу, калужский «царик» стремился захватить Москву или даже сжечь ее. Сведения о его боях под Москвой сохранились в записях секретарей Сапеги, они же засвидетельствовали ранение Ивана Заруцкого (снова названного и «паном», и «полковником у русских людей в войске царя») в бою под столицей 14 (24) августа.

Давление Лжедмитрия II только подтолкнуло бояр к решению служить королевичу Владиславу. 17 (27) августа 1610 года был заключен известный договор об этом, и в Москве принесли присягу новому царю, похоронив надежды на царствование других претендентов. В начале сентября двор Лжедмитрия II вынужден был покинуть свою ставку в Николо-Угрешском монастыре и возвратиться в Калугу. До гибели самозванца оставалось совсем немного времени.