Читать онлайн «Жизнь Александра Флеминга». Страница 17

V. Годы ученичества

Райт и его ученики верили в вакцины, в опсонический индекс и доказывали это, посвящая им дни и ночи. Другие ученые в других странах надеялись победить опасные микробы совсем иными способами. Немец Пауль Эрлих, друг Райта, ученый в очках в черепашьей оправе, человек с лучистыми глазами, шумным и веселым голосом, страстно, с твердым убеждением, что достигнет цели, искал «магическую пулю», которая способна была бы убить вторгшегося врага, не нанеся вреда организму хозяина.

Эрлих родился в 1854 году и учился в эпоху бурного роста огромных немецких заводов красителей. В такой же мере химик, как и врач, он с ранней юности заинтересовался окраской тканей человека и животных. Он установил, что окрашивание происходит избирательно, другими словами, определенный краситель фиксируется только определенными тканями. Например, нервную ткань окрашивала метиленовая синька и только она. Эта особенность давала возможность исследовать расположение нервных клеток. Эрлих также заметил, что болезнетворные паразиты «впитывают» в себя некоторые красители лучше, чем клетки организма, в котором эти паразиты поселились.

Почему? По той же причине, объяснял Эрлих, привыкший рассуждать, как химик, по которой дифтерийный токсин поражает исключительно сердечную мышцу, а столбнячный токсин – нервные клетки; словом, потому, что между молекулами существует химическое сродство. Значит, если какие-нибудь молекулы, обнаружив химическое сродство к токсинам, будут соединяться с ними, нейтрализовать их, то это и будут целебные антитоксины.

В 1904 году Эрлих, руководивший тогда Франкфуртским институтом серотерапии, со своим ассистентом, японским врачом Шига, поставил огромное количество опытов. В борьбе против опасного паразита, трипаносомы, он испробовал всевозможные красители. Вслед за Морисом Николем и Менилем он применил особенно активные красители – трипановый красный и трипановый синий – и получил довольно обнадеживающие результаты. Несколько позже Эрлих одержал самую свою крупную победу, но не над трипаносомами, а над бледными трепонемами, или спирохетами, – возбудителями сифилиса, и не при помощи красителей, а при помощи соединений мышьяка. Тому, кто упорно ищет, часто удается что-нибудь обнаружить, хотя и не всегда именно то, чего он ищет. Эрлих попал в цель, но не в ту, в которую целился.

Парацельс уже в XVI веке пробовал применить мышьяк в борьбе против сифилиса, но, видимо, не очень успешно, так как вскоре и надолго врачи перешли на лечение ртутью. В 1905—1907 годах химики выпустили препарат мышьяка – атоксил, который оказывал эффективное действие и на трипаносому и на спирохету. К сожалению, препарат, несмотря на его название, оказался токсичным. Эрлих решил преобразовать атоксил и создать из него новую «магическую пулю». Эта работа потребовала невероятного терпения. Для каждого производного атоксила, которое получали химики под руководством Эрлиха, прежде всего нужно было определить С – минимальную дозу, способную уничтожить микроб; затем Т – максимальную переносимую организмом дозу. По соотношению С/Т можно было судить об эффективности или токсичности медикамента. В случаях, когда С было больше Т, новый препарат, естественно, нельзя было применять. Во время этой битвы были принесены в жертву тысячи мышей и морских свинок. В 1909 году препарат «418» обнадежил искателей, но только обнадежил. Эрлих, измученный, но полный энтузиазма, рьяно продолжал истреблять мышей. И, наконец, в мае 1909 года состав «606» уничтожил все трипаносомы, не убив при этом ни мышей, ни морских свинок. Несколько позже препарат был испробован на зараженных сифилисом кроликах. Через три недели животные были совершенно излечены. Итак, «магическая пуля» против одного из злейших врагов человечества отныне была найдена. И эта пуля била прямо по цели, уничтожая паразита, не нанося вреда тканям хозяина. Эрлих назвал этот препарат «сальварсаном» (спасающий мышьяком).

Райта привлекала в Эрлихе его неистощимая фантазия, общительный характер и любовь поговорить. Немецкий ученый стал большим другом всей лаборатории. Когда он приехал в Лондон, чтобы сделать доклад о химиотерапии (которую Райт, как педантичный лингвист, тщетно пытался назвать «фармакотерапией»), он подарил немного сальварсана молодым ученым Сент-Мэри. Флеминг сразу же овладел способом применения этого препарата. Лечение сальварсаном было сопряжено с большими трудностями. Препарат очень быстро окислялся на воздухе. Внутримышечное введение сопровождалось острой болью. Новый ассистент Эрлиха, японец Хата, поразительно искусно вводил сальварсан кроликам внутривенно, но в 1909 году еще мало кто умел делать внутривенные вливания.

Доктор Дж. У. Б, Джеймс вспоминает, что в 1909 году он с товарищем присутствовал при том, как Флем вводил больному препарат «606». Джеймс и его друг, оба студенты Сент-Мэри, знали Флеминга и восторгались им, потому что он получил золотую медаль. «Я отчетливо вижу его у постели в белом халате, он ставит сосуд, наполненный желтой жидкостью, ловко вводит иглу в вену больного, с тем чтобы препарат попал непосредственно в кровь. Надо полагать, что для студента того времени внутривенные вливания были чем-то новым и странным. Может быть, поэтому образ Флема навсегда запечатлелся в моей памяти с такой драматической силой. Эффект, произведенный на нас самим методом лечения, еще усилился благодаря скорому действию препарата „606“, так выгодно отличавшемуся от медленно действовавших ртутных препаратов, которые мы наблюдали в остальных отделениях больницы.

Помню, осмелев, я принялся расспрашивать Флема и захотел узнать, что это за желтая жидкость. Манеры у него были резковатые, взглянув на меня своими голубыми глазами, он коротко бросил:

– Солянокислая соль диоксидиаминоарсенобензола.

Это мне ничего не сказало. Затем он спросил меня:

– Чего вы хотите?

– Нам хотелось бы посмотреть...

– Что у него, по-вашему? – спросил Флеминг, указывая на больного с ужасными сифилитическими язвами.

Мы с товарищем ответили:

– Сифилис.

– Ну, и что бы вы сделали? Лечили бы ртутью да? Так вот, вы увидите, этот препарат действует гораздо быстрее.

Позже, узнав Флема поближе, я понял, что его леденящий лаконизм не был вызван неприязненным к нам отношением, просто таков был «стиль Флеминга». Кстати, он тут же доказал свою доброжелательность, пригласив нас с товарищем в свою маленькую лабораторию около лестницы и рассказав нам всю историю изобретения сальварсана, при этом он проявил энциклопедические, с нашей точки зрения, знания. Он был всего года на четыре старше нас, но в таком возрасте это большая разница. Нам казалось, что мы открыли какого-то не известного никому Флеминга. И сейчас еще, возвращаясь мысленно к нашей встрече, я думаю, что он действительно проявил большое радушие к двум жаждущим знаний юношам. Прощаясь с нами, он сказал: «Приходите завтра посмотреть на этого больного». Мы пришли. Язвы совершенно очистились. Мы были поражены, и Флем наслаждался нашим изумлением.