Читать онлайн «Хрущев». Страница 94

По этим и другим признакам Константин Симонов заключил, что Берия рассматривает Хрущева как «второстепенный персонаж». Так же, если верить Петру Демичеву, помощнику Хрущева в 1950–1953 годах, думал и Молотов. Сын Анастаса Микояна Серго, профессиональный историк, предположил, что Маленков и Берия стремились вернуться к досталинской схеме управления, в которой секретари ЦК КПСС выполняли скорее технические, чем политические функции, и полагали, что Хрущев благодаря своим талантам (точнее, их отсутствию) легко смирится с таким уменьшением своей значимости36.

В общих чертах решив проблему распределения власти, новое правительство обратилось к вопросам внутренней и внешней политики. Все лидеры формально одобряли перемены (и некоторые, возможно, искренне в них верили), однако главным двигателем перемен стал Берия. Он вовсе не был тайным либералом; Берия играл роль реформатора лишь потому, что знал за собой слишком много прегрешений. Стремясь улучшить свою репутацию и очернить остальных, он решил взвалить всю вину за репрессии на Сталина, приказы которого они все исполняли. Как глава службы безопасности, Берия прекрасно понимал реальное положение СССР. Ситуацию нужно было исправлять любыми средствами, а идеологию циник Берия не ставил ни в грош. Если бы он победил, то, скорее всего, уничтожил бы своих коллег — хотя бы для того, чтобы избавиться от угрозы с их стороны. Однако его реформы во многом предвосхитили действия Хрущева и даже Горбачева37.

В день похорон Сталина, совпавший с днем рождения Молотова, Берия освободил Полину Жемчужину и лично «вручил» ее мужу, не сомневаясь, что теперь министр иностранных дел будет поддерживать его во всех начинаниях38. 10–13 марта он отдал своим подчиненным приказ пересмотреть фальсифицированные дела, в том числе и «дело врачей», и о результатах доложить ему лично. 17 марта Берия предложил передать значительную часть индустриальной и экономической империи МВД гражданским службам, а три дня спустя сделал предложение приостановить работы на стройках, где используется труд заключенных. 26 марта он сообщил Президиуму, что в настоящее время в тюрьмах и лагерях находятся 2 миллиона 526 тысяч 401 политических и неполитических заключенных (в том числе 438 тысяч 788 женщин, из которых 35 тысяч 505 имеют детей и 62 тысячи 886 беременны), с грустью заметил, что тюремное заключение «ставит самих приговоренных, их родственников и других близких к ним лиц в крайне тяжелую ситуацию, часто разрушающую семьи и негативно влияющую на всю их дальнейшую жизнь», и предложил массовую амнистию, в результате которой вышли на свободу 1 миллион 181 тысяча 264 неполитических заключенных, осужденных на срок до пяти лет. 28 марта Берия предложил передать исправительные учреждения из МВД в ведомство Министерства юстиции. 2 апреля он сообщил Маленкову, что знаменитый еврейский актер и режиссер Соломон Михоэлс был убит в 1948 году по приказу Сталина, а два дня спустя публично заявил, что «дело врачей» — фальшивка. В тот же день он отдал приказ прекратить «жестокие избиения арестованных, сковывание рук за спиной, иногда продолжающееся в течение нескольких месяцев, длительное лишение сна, содержание заключенных раздетыми в изоляторах и т. п.»39.

Через несколько дней после освобождения арестованных врачей члены ЦК были приглашены ознакомиться с документами по делу. По словам Симонова, который изучал документы в течение трех или четырех долгих заседаний, из них неоспоримо следовало непосредственное участие самого Сталина; в частности, он лично приказал пытать арестованных, чтобы добиться признания. Документы исходили из МВД — это подтверждает, что идея их обнародования принадлежала Берии40.

Грузинский режиссер Михаил Чиаурели благодаря своим льстивым фильмам о Сталине стал собутыльником диктатора. Поскольку Берия входил в ту же компанию, сценарий нового фильма, восхваляющего покойного хозяина страны, Чиаурели, естественно, показал ему. «Забудь ты об этом сукином сыне! — взорвался вдруг Берия. — Сталин был негодяем, мерзавцем, тираном! Кровопиец! Он весь народ угнетал страхом! Только в этом была его сила. К счастью, мы от него избавились. Царство небесное этому гаду!»41

Другой мишенью Берии стала сталинская практика русификации национальных республик. В серии записок, обращенных к членам Президиума, он жестоко критиковал преобладание русского руководства и повсеместное использование русского языка в деловой практике Белоруссии, Литвы, Эстонии и (недобрый знак для Хрущева) Западной Украины. Глава МВД Украины, ставленник Берии Павел Мешик, поразил ЦК украинской компартии, обратившись к нему с речью на украинском языке. Тот же Мешик приказал главе контрразведки Львовской области Тимофею Строкачу (хрущевскому протеже) заняться сбором компромата на местных партработников. Когда Строкач сообщил об этом другому коллеге Хрущева, местному партийному руководителю Зиновию Сердюку, Берия, как рассказывают, накинулся на него с бранью: «Что вы там делаете, вы ничего не понимаете, зачем вы… рассказали Сердюку о полученном вами задании?.. Мы вас выгоним из органов, арестуем и сгноим в лагерях, мы вас сотрем в порошок, в лагерную пыль вас превратим»42.

Во внешнеполитических вопросах Берия также отказался от политической и идеологической ортодоксии. После ареста в его секретном сейфе среди прочих бумаг было найдено не утвержденное на Президиуме секретное послание к Александру Ранковичу, первому заместителю Тито, с предложением «фундаментального укрепления» советско-югославских отношений и просьбой о «секретной встрече» для переговоров43. На встрече с лидерами ГДР в Москве 2 июня и с венгерским руководством одиннадцать дней спустя советские руководители гневно упрекали коллег из «братских стран» за проведение в жизнь тех самых директив, которые те еще несколько месяцев назад получали из Москвы. Особенно усердствовал Берия. «Как это можно, — кричал он на главу венгерской компартии Матьяша Ракоши, — как можно в Венгрии, все население которой — девять с половиной миллионов человек, арестовывать полтора миллиона?!.. Даже товарищ Сталин совершил ошибку, [когда] отдал прямой приказ о допросах арестованных… Человек, которого избивают, скажет все, что следователь захочет от него услышать. Признается, что он и английский шпион, и американский, и какой угодно. Но правду вы так никогда не узнаете. Зато невинный человек может отправиться в тюрьму. Есть закон, и закон надо уважать»44.

Особенно серьезной была проблема Восточной Германии. В результате жесткой индустриализации, насильственной коллективизации и грубой антирелигиозной кампании, проводимой режимом Ульбрихта, за два года по меньшей мере полмиллиона восточных немцев бежали на Запад. Германская Демократическая Республика столкнулась с тем, что Маленков позже назвал «опасностью внутренней катастрофы». Интересно, что Берия был готов отказаться от ГДР, покинуть на произвол судьбы германскую компартию и пойти на воссоединение Германии — разумеется, в обмен на существенную компенсацию от Запада. 27 мая 1953 года, на заседании в Кремле, посвященном немецкому вопросу, Берия восклицал: «ГДР! Да что такое эта ГДР?! Даже не настоящее государство. Держится только на советских штыках, хоть и называется Германской Демократической Республикой». В ходе дискуссии Молотов предложил резолюцию против «насильственной социализации» Восточной Германии, но Берия рекомендовал вычеркнуть из текста слово «насильственная». «Почему так?!» — воскликнул Молотов. Ведь это означало бы конец социализма в Германии как такового! «Потому, — ответил якобы Берия, — что нам нужна только мирная Германия, а будет там социализм или нет, нам все равно»45.