Читать онлайн «Мэрилин Монро». Страница 64

«Удивительное дело, — комментировал Гручо прессе свои впечатления после завершения съемок. — Это Мэй Уэст, Теда Бара и Бо Пип в одном лице!» За полдня работы Мэрилин заплатили пятьсот долларов плюс дополнительные триста за рекламные фотоснимки. Свыше половины этой суммы она немедля потратила на подарки для женщин из семьи Карджеров и на золотой перстень для самого Фреда. Послала она сувенир и Кэрроллам, которые вскоре после этого, узнав о ее связи с Джонни Хайдом, справедливо решили, что от них уже не требуется производить дальнейшие траты на Мэрилин. Весной 1949 года они перестали субсидировать Мэрилин, когда та сообщила супругам, что предназначает свои (а точнее, их) карманные деньги на своевременное погашение ссуды, связанное с приобретением автомобиля.

Фильм «Люби счастливо» был для Мэрилин четвертым, но, несмотря на двухлетнюю практику в студии и годичное обучение у Наташи, ее карьера зашла в тупик, а достижение положения кинозвезды казалось весьма отдаленной, а быть может, и вообще нереальной целью. Никто, кроме Джонни и Наташи, заменявших Мэрилин родителей, взяв тем самым на себя роль Кэрроллов, не уделял ей особого внимания.

Невзирая на негативные последствия ее театральных упражнений с Наташей, нельзя недооценивать духовного воздействия этого педагога, поскольку Лайтесс — равно как и Джонни — углубили в Мэрилин любовь к русской культуре и литературе, а также развили в ней те интересы, которые в этой записной красотке впервые пробудила «Лаборатория актеров». Подход Наташи был более академическим, нежели у Джонни, однако после пары-другой стаканчиков виски он также не уставал рассказывать о великих русских писателях и декламировать отрывки из Пушкина и Леонида Андреева. В тот год Мэрилин перепахала антологии российской поэзии. «Я начинала видеть для нее какие-то перспективы — написала тогда Наташа. — Ей недоставало самодисциплины, она была ленивой, но я держала ее на коротком поводке. Если она приходила на урок неподготовленной, я злилась. Я ругала и обзывала ее, словно воспитывала собственную дочь. А Мэрилин при этом смотрела на меня так, как если бы чувствовала себя жертвой низкого предательства».

Мэрилин никогда не могла понять столкновения воли и принципов, наблюдавшегося в Наташе — высокообразованной, но суровой, щедрой, но деспотичной, — поскольку сама Мэрилин, всегда алчущая одобрения И положительной оценки, болезненно относилась к критике. И если она и отдавала себе отчет в неудовольствии Наташи, порождаемом растущей зависимостью актрисы от Джонни, то в указанное время Мэрилин этого никак не проявляла. «Наташа завистливым и ревнивым взглядом смотрела на каждого, кто был мне близок», — так звучал через несколько лет ее лаконичный комментарий; никаких деталей она при этом не приводила.

Первые месяцы 1949 года актриса провела с Джонни (если это было ему на руку) и с Наташей (если это отвечало намерениям Мэрилин); при этом казалось, что все другие люди не играют в ее жизни никакой роли и что она не поддерживает никаких контактов с давними знакомыми. Наташа откорректировала речь Мэрилин и ее манеру двигаться, а Джонни расширил ее идеологические и политические горизонты. Его рассказы с последних днях русского царя Николая II, о драматизме революции 1917 года, а также вера в то, что в сердцевине коммунизма еще продолжает тлеть какая-то надежда, придали Мэрилин определенную политическую ориентацию. «Все это интриговало ее, — утверждает Наташа, — и постепенно она начала перенимать его политические симпатии», которые передавались ей, как представляется, только в эпизодических беседах, выражавших как врожденную любовь Джонни к России, так и его приверженность демократии. Однако превыше всего Мэрилин ценила в Джонни то, что он становился на защиту людей отвергнутых, бедных и лишенных всяких прав.

Этот либерализм затрагивал чувствительную струну в натуре Мэрилин, склонной сочувствовать униженным и оскорбленным; частично это, пожалуй, было вызвано ее личным жизненным опытом. Искусство, формирующее общественное сознание, о котором она узнала в «Лаборатории актеров», литературная культура, страстно пропагандируемая мелодраматической Наташей, а также слегка приправленный алкоголем романтизм Джонни Хайда, находивший выражение в его любви к старой России, но одновременно и в твердой убежденности, что там необходимы реформы, — все это вовлечение в русскую душу глубоко тронуло Мэрилин. Как рассказывала Наташа, ее ученица часто читала какой-нибудь рассказ Толстого, одновременно слушая сюиту из балета П.И. Чайковского «Щелкунчик». Каким бы странным ни выглядело для кого-то подобное сочетание, никто не может осудить актрису за желание целиком и полностью погрузиться в ту культуру, которая начала ее привлекать и затягивать.

В принципе, Мэрилин постепенно формировала совершенно новый образ самой себя и своей жизни. Контакты с такими людьми, каких она знала в прошлом, скажем, с особами вроде Грейс, являлись теперь редкостью. К примеру, не сохранилось никакого упоминания о том, чтобы Мэрилин ответила на открытку от Грейс, полученную 20 апреля и информирующую актрису о том, что ее мать Глэдис во время краткосрочного освобождения из штатной больницы вышла замуж за мужчину по фамилии Джон Стюарт Эли. Нет каких-либо сведений ни об этом недолгом супружестве, ни о дальнейших личных контактах между матерью и дочерью; тем не менее Мэрилин по-прежнему продолжала пересылать в адрес Глэдис небольшие квоты (позднее, вместе с улучшением финансовой ситуации Мэрилин, эта сумма увеличилась).

Хотя Мэрилин не отказалась делать карьеру, после фильма «Люби счастливо» она не получила никаких предложений. Девушка упорствовала, что будет самолично платить за номер в «Беверли Карлтон», и за исключением вечеров, которые проводила там с Джонни, покрывала затраты на свое проживание из остатков гонорара за упомянутый фильм. Обязавшись принять в июле 1949 года участие в специальном турне по всей стране, имевшем целью разрекламировать указанную картину, Мэрилин вплоть до этого времени ничего не делала. Если же принять во внимание, что у нее были и кое-какие дополнительные расходы — в частности, на книги, а также на погашение автомобильной ссуды, — то Мэрилин поневоле обратила свои взоры на визитные карточки фотографов. Именно тогда она натолкнулась на адрес Тома Келли — человека, который помог ей в день аварии на бульваре Сансет. Студия Келли располагалась по адресу Северный Сьюуорд, 736, в Голливуде; там в окружении большого количества фотоаппаратов, осветительных ламп, мебели, реквизитов, пластиковых деревьев и многочисленных ширм и занавесей он трудился над снимками, предназначенными для рекламных агентств. При помощи собственной жены Натали и брата Билла Том Келли создал несколько самых впечатляющих и красивых работ во всей тогдашней художественной фотографии, работ, отличавшихся полным фантазии и полета освещением, драматической организацией объектов съемки и — в границах, допустимых для рекламных фото, — новаторским подходом к представлению людей вместе с разного рода товарами и предметами.