Читать онлайн «Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы». Страница 6

Тетрадку забрала Рада, как оказалось, она тоже уговаривала маму заняться воспоминаниями, и тоже безответно. Через год Рада передала мне мамины воспоминания вместе с целой корзиной писем.

Мама поддерживала переписку со многими людьми, считала своим долгом отвечать всем, знакомым и незнакомым.

Возьму на себя смелость привести мамины записки целиком. Писала она лаконично, строго, сухо. Именно так ей представлялось важное в ее жизни. Она не терпела сюсюканья, продолжала руководствоваться идеалами и принципами революционерки, целиком отдавшей себя борьбе за счастье людей, что, впрочем, не мешало ей заботиться о семье, с радушной улыбкой принимать гостей, хлопотать вокруг подрастающих внуков.

Вот что написала мама.

Родилась я 14 апреля 1900 года в селе Василев Потуржинской гмины (волости) Томашевского уезда Холмскои губернии в бывшем Царстве Польском. У меня был брат Иван на три года моложе меня. Население Холмскои губернии было украинское, в селе говорили по-украински, администрация же в селе, гмине и выше была русская. В школах обучали детей на русском языке, хотя в семьях по-русски не говорили. Из истории известно, что царское правительство проводило русификацию населения Царства Польского. Вспоминаю, что в первом классе начальной сельской школы, где я училась, учитель бил линейкой по ладоням учеников за провинности, в том числе за плохое понимание объяснений учителя по-русски (дети не знали русского языка). Это называлось «получить лапу».

У мамы было два женатых брата: Павел с женой и их трое детей, и Антон с женой и трое детей. Из них всех в живых остался Василий Антонович Бондарчук, живет в г. Луцке. Дядьку Антона и его дочь замучили бендеровцы в 1946 году, один его сын Петро пропал в Польше, убили бандиты, сын Иван умер от туберкулеза после войны. Сыновья Павла уехали в Канаду на заработки и там пропали. Дочь его Нина сейчас живет в колхозе Волынской области.

Отец — Петр Васильевич Кухарчук происходил из более бедной, чем моя мать, семьи. Семья состояла из родителей, четырех братьев и трех сестер. У них был неделимый надел 2,5 морга (3/4 га) земли, старая хата, маленький сад. Лошадей у них не было.

Мой отец был старшим в семье. Когда умерла бабушка Домна, его мать, отец получил в наследство землю и должен был выплатить сестрам и братьям по сто рублей (очень большая сумма тогда). Думаю, что война 1914 года помешала завершить эту выплату. Дедов своих Григория и Василия я не помню, они умерли до моего рождения.

Село наше Василев было бедное, большинство жителей ходило на заработки к помещику, который платил за световой день по 10 копеек женщинам на свекле и мужчинам на косьбе по 20–30 копеек. Помню немногое из той жизни: я должна была заготовлять крапиву и большим ножом нарезать ее для свиньи, которую выкармливали к Пасхе или Рождеству. Нож часто попадал не на крапиву, а на палец, у меня долго держался шрам на указательном пальце левой руки.

Еще помню сад, маленький, заросший травой, крапивой. Там росли большие сливовые деревья, одна черешня и маленькие молодые груши. Я сломала маленькую грушу. Дядька Антон спросил, зачем я это сделала, а я ответила: «Не жалей, у тебя вон сколько их осталось».

Мы с мамой Екатериной Григорьевной жили в ее семье, отец отбывал в это время военную службу в Бессарабии, а потом, в 1904 году, воевал с Японией. Хата у бабушки Ксении была просторнее. Обедали все из одной миски не за столом, а за широкой скамьей. Малыхдетей матери брали на руки, а мне и другим детям постарше места не хватало, еду надо было доставать из миски через плечи взрослых. Если проливали, получали ложкой по лбу. Почему-то дядя Антон постоянно высмеивал меня, обещал, что я выйду замуж в многодетную семью, дети будут сморкатые и мне придется есть с ними из одной миски и добывать еду через их головы и т. п.

В 1912 году отец положил на подводу мешок картошки, кусок кабана, посадил меня и отвез в город Люблин, где его брат Кондратий Васильевич работал кондуктором на товарных поездах. Дядя Кондратий устроил меня учиться в Люблинскую гимназию (4-классная школа), три года до того я уже проучилась в сельской школе. Учитель в школе внушил моему отцу, что я способная, надо отвезти меня учиться в город.

В Люблине я училась один год. На следующий год дядька поступил вахтером в Холмское казначейство и меня перевел в такую же школу в городе Холме.

Первая мировая война застала меня на каникулах в селе Василеве, ученицей второго класса Холмской прогимназии.

Осенью 1914 года к нам в село проскочили австрийские войска, стали безобразить: грабить, уводить девушек… Мама уложила меня за печкой, не велела выходить, а солдатам говорила, что у меня тиф. Те, испугавшись, уходили. Вскоре австрийцев отогнали русские войска, и нам велели всем эвакуироваться, куда и как — неизвестно. Мы с торбочками пошли из дома, лошадей у нас не было, взяли с собой то, что могли нести. Шли туда, куда все люди шли… Помню, мама долго несла примус — предмет ее хозяйской гордости, а керосина не было, пришлось бросить и примус. Долго мы шли впереди наступающих австрийских войск и на какой-то станции набрели на отца, который служил в частях «ратников». Это были вспомогательные войска. По возрасту отец уже не годился для строевой службы.

Отец доложил своему командиру о встрече с семьей, и тот разрешил нам остаться при части. Мама стала работать кухаркой у командования части, а мы с братом передвигались на подводе отца, кое в чем ему помогали. Мне было 14 лет, брату Ване — 11.

Во время затишья на фронте командир позвал отца, дал ему письмо к холмскому епископу Евлогию и велел отвезти меня в Киев. Там епископ Евлогий возглавлял какую-то организацию помощи беженцам. Он устроил меня учиться на казенный счет в холмское Мариинское женское училище, эвакуированное из Холма в Одессу. Это было семиклассное училище для девочек с пансионом, там я училась четыре года и закончила его в 1919 году. Родители мои эти годы провели в эвакуации в Саратовской губернии.

Несколько слов о епископе Евлогий и об училище. Холмский епископ Евлогий был важным оплотом самодержавия в Польше и ярым проводником русификаторской политики. Он готовил русификаторские кадры из детей местного населения, из западно-украинских сел. Если бы не его вмешательство, никогда бы я не смогла попасть на учебу на казенный счет в это училище, туда не принимали детей крестьян. Учились там дочери попов и чиновников по особому подбору. Я попала туда в силу особых обстоятельств военного времени, описанных выше.

После войны, в 1918 году, мои родители с братом возвращались домой из Саратовской губернии через Одессу. Отец зашел ко мне в общежитие, где жили ученицы, осмотрел все, ему приглянулся большой коридор и он сказал: «Здесь можно разместиться на житье». Но администрация разрешила только переночевать, и то с трудом. Потом родители с братом уехали домой, в Польшу, а я осталась в Одессе доучиваться.