Читать онлайн «Исповедь сталиниста». Страница 16

Туликов некоторое время размышлял над моими словами, а затем с одобрением сказал:

- Логично мыслишь... Оказывается, ты неплохо политически подкован... Не ожидал. Философ!.. Только попридержи эту философию при себе. Не болтай. Сейчас мы пока ходим в потемках.

Но я возгордился. Еще никто так не хвалил меня и так серьезно не вникал в мои суждения, хотя они и не были лично моими, а слагались из прочитанного. И мне не терпелось еще и еще обнародовать свою "политическую образованность".

И "доигрался". Когда дорога между тылами дивизии и ее штабом малость подсохла, я подсел в грузовик, шедший в Козлове. В кузове на груде брезентов сидели уже знакомые мне старший лейтенант-особист и работник военной прокуратуры дивизии, в петлицах которого не было знаков различия. Старший лейтенант, кажется, не держал на меня зла, закурил вместе со мной, спросил, не обзавелся ли я часами. И черт меня дернул за язык ответить: "Часами будем обзаводиться, когда союзники откроют "второй фронт"... А откроют они его ни раньше, ни позже..." И я, пока в Пинаевых Горках шофер копался в моторе грузовика, эффектно и самоуверенно изложил свою "теорию".

По приезде в Козлове заспешил в политотдел к политруку Коновалову читать политдонесения из частей дивизии, чтоб определиться, в каком полку вероятнее всего ждет меня интересный "материал" для газеты. Вскоре на столе Коновалова зазуммерил телефон. Сняв трубку, он что-то выслушал и коротко ответил: "Есть!".

Потом обратился ко мне: "Беги к начальнику политотдела. Вызывает!"

Аркадия Полякова я знал еще по боям под Ярцевом. Он тогда был старшим политруком, инструктором политотдела, мы обращались друг к другу на "ты", вместе ходили на передовую. На Северо-Западном фронте Поляков стал полковым комиссаром и начальником политотдела дивизии, и наши отношения обрели строго официальный характер.

В просторной землянке Полякова я увидел кроме него нашего политотдельца - полкового комиссара Д. К. Кравченко и... двух своих недавних попутчиков - работника прокуратуры и старшего лейтенанта из особого отдела. Сердце у меня дрогнуло, но я четко доложил, что явился согласно приказанию. В ответ - тягостное молчание. Его наконец нарушил Поляков:

- Сними снаряжение с оружием, - приказал он, - и положи на стол партбилет.

Не понимая, что происходит, я послушно разоружился, затем стал доставать из нагрудного кармана гимнастерки партбилет, но... его там не оказалось. Мелькнула страшная догадка: я потерял партбилет, его кто-то нашел и сейчас надо держать ответ. Ведь случалось в те времена, что кое-кто, опасаясь попасть в плен, умышленно избавлялся от партийных документов.

Я панически стал потрошить свои карманы, кинулся к полевой сумке, пристегнутой к снаряжению, лежавшему на столе. Но меня опередил старший лейтенант, стал ощупывать нагрудные карманы моей гимнастерки и... обнаружил партбилет: карман вместе с ним заломился вверх...

Я обрадованно вздохнул, не подумав, что инцидент еще не исчерпан. И тут услышал от Полякова:

- Тебе предъявляется обвинение в распространении пораженческих настроений... Расскажи-ка нам, что ты болтаешь о наших союзниках и о том, что они не откроют "второго фронта".

Я понял, что меня толкают на край пропасти: за распространение на фронте пораженческих слухов лишали воинского звания, исключали из партии и посылали в штрафную роту. Но, не чувствуя за собой вины, спокойно пересказал то, о чем говорил в машине по пути в Козлове, держа, однако, главные козыри в мыслях.

Мне было известно, что Поляков перед войной закончил Военно-политическую академию имени Ленина, и верилось, что он наверняка согласится с моими суждениями. Тишину в землянке никто не нарушал. И я взорвался, почти со слезами стал орать на всех:

- Вы что, политически неграмотные люди?! Не коммунисты?! Мне два года втолковывали в училище теорию марксизма-ленинизма!.. Вы не верите товарищу Сталину?! Я почти наизусть помню его "Краткий курс истории партии"!

И наобум, называя страницы учебника, стал "шпарить" цитатами, в которых звучали проблемы сосуществования двух миров - социализма и капитализма.

Все слушали меня в растерянности. Поляков, поразмыслив, приказал старшему лейтенанту принести "Краткий курс", а я, опасаясь, что пересолил с цитированием Сталина, переключился на работы Ленина "Государство и революция" и "Философские тетради", будучи уверенным, что этих-то трудов наверняка не найдется в штабе дивизии. Но не нашлось и "Краткого курса" старший лейтенант вернулся с пустыми руками.

Поляков посмотрел на меня долгим, укоряющим взглядом, видимо, не решаясь - "казнить меня или миловать". Потом недовольно сказал:

- Выйди, философ, из землянки, покури... Позовем, когда понадобишься.

Я выскочил во двор сгоревшего дома и столкнулся с двумя автоматчиками - молодыми пареньками. Увидев меня без пояса, они тут же взяли оружие на изготовку, кося глазами на землянку, полагая, видимо, что сейчас кто-то выйдет оттуда и отдаст им распоряжение о конвоировании...

Меня бил озноб. Усевшись на обломок бревна, я достал папиросы, но спичку зажечь не мог - ломалась. Один из конвоиров дал мне прикурить от самодельной зажигалки. Выкурив одну папиросу, я взялся за другую, и в это время из землянки послышался зов Полякова:

- Стаднюк, заходи!

Вскочив в землянку, я увидел, что полковой комиссар Кравченко улыбался. Чуть отлегло у меня от сердца. Лицо же Полякова было строгим и непроницаемым.

- Ну, вот что, "философ", - недовольно заговорил он, подняв голову. Забирай свой партбилет, оружие и занимайся тем, чем тебе положено. А будешь еще болтать...

- Не буду! - поспешно заверил я.

- То-то же! "Второй фронт" не нам с тобой открывать!

...Как, оказывается, мало надо, чтобы сделать человека счастливым. Ведь не чувствовал я за собой вины и никакого "пораженчества" в мыслях не держал. Более того, относился к категории тех самонадеянных, воспитанных на лозунгах и политических догмах молодых людей, которые даже в пору прорыва немецких войск к Москве были уверены в незыблемости Советской власти, а происшедшее на фронтах оценивали как случайность, временный недосмотр нашего командования или даже осмысленный стратегический замысел Сталина,

10

Покинув землянку полкового комиссара Полякова, я почувствовал себя будто заново родившимся. По дороге на Залучье, тоже подсохшей, машины днем не ходили (дорога просматривалась немцами и простреливалась насквозь), и я заспешил в батальоны, идя вдоль дороги по опушке леса. Но радость вскоре сменилась печальными размышлениями о том, что происшедшее со мной могло обернуться по-иному... А сколько в жизни бывает подобных случаев, сколько ломается человеческих судеб по недоразумениям, злостным или глупым наветам. Но бывает вина непростительная...