Читать онлайн «О Сталине без истерик». Страница 28

Так вот, мне дико повезло, когда осенью 1967 года министерство культуры Дании пригласило меня на месяц на работу в Копенгаген. Как ни странно, выпустили. Пробыв за границей недолго, я вернулся домой. Но вернулся уже другим человеком. Все было невмоготу. Когда меня потом расспрашивали, почему я решил покинуть родину, я, не кривя душой, объяснял: не приемлю систему. Но если быть абсолютно честным, то толчком для отъезда за границу стал в сущности незначительный, но сильный эпизод. В Дании я случайно на улице познакомился с девушкой. Между нами начался легкий, ни к чему не обязывающий роман. И вот однажды она повезла меня на машине в излюбленное место прогулок любовных парочек в центре Копенгагена, где сидит знаменитая русалка. Мы сидели в машине, целовались, и вдруг я с ужасом увидел, что рядом с нами остановился «Москвич», а в нем двое молодых людей, наружностью и одеждой вроде бы советские. Моя подруга заметила, что я изменился в лице, побледнел, обмер. «В чем дело, что случилось?» – недоуменно спросила она. – «Ты знаешь, мне кажется, что эти двое из советского посольства». Она спокойно посмотрела на меня и сказала: «Ну и что?» И вдруг стала тихо плакать и промолвила: «Владимир, я не могла помыслить, что встречу такого несчастного человека». Я сначала не понял. Это я-то несчастный! На дворе 1967 год, я нахожусь в Дании, в Европе, в кармане есть какие-то деньги, и впереди у меня еще целый месяц пребывания в капстране. Да кто может быть счастливее меня! И тут я посмотрел на себя ее глазами и увидел крепостного, холуя. Холуя, которому нежданно-негаданно кинули с барского стола блин с паюсной икрой. Именно в те минуты я стал другим человеком. Я понял, как страшна жизнь в «концлагере». Хотя после смерти Сталина прошло пятнадцать лет, и «железный занавес», вроде бы, рухнул, сталинщина нас не отпускает, ужас вцепился в нас мертвой хваткой.

На родину я вернулся. Чтобы завершить сложные отношения с женой. Разведясь с ней, я стал сводным. Свободным, готовым к отъезду. Спустя семь месяцев, когда выпал случай снова поехать в Норвегию, я уже не колебался.

– А что дальше? Какова была дорога к «Свободе»?

– Когда после основательной проверки мне дали политическое убежище в Дании, зашумели газеты, на меня посыпались предложения из разных учреждений и ведомств. В то время каждый человек из Советского Союза был на вес золота. Не то что потом, когда валом пошла эмиграция. Я любил Данию, знал ее, и поэтому меня взяли на «Свободу» скандинавским корреспондентом. В Копенгагене я проработал шесть лет, пока меня не уговорили приехать сюда, в Мюнхен, на должность главного редактора радио «Свобода». В то время мало кто решался из советских людей выступать на нашей станции. Но мы выдали в эфир главы из романа Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ»…

– Владимир Борисович, что вас больше всего потрясло из происходившего в России за последние десятилетия?

– Самое недавнее потрясение, конечно же, публикация «Архипелага ГУЛАГа», но я был шокирован, когда узнал, что «Новый мир» опубликует роман Оруэлла «1984».

– Почему?

– Теоретически можно представить социализм и без ГУЛАГа, но Оруэлл дает убийственный анализ самой социалистической идеи, ее воплощения сверху до низу, горизонтально, вертикально, как угодно…

– Вы долгие годы вращались среди русской эмиграции, застали тех, кто приехал на Запад после революции и в годы войны, убегая от ленинско-сталинского террора. Что осталось в памяти от их наверняка шокирующих признаний?

– Да, здесь на «Свободе» еще работали люди, которые покинули родину детьми, подростками. Прежде всего, они меня поражали удивительно чистым, богатым, свободным от советизмов русским языком. Поражали подлинной интеллигентностью и, я бы сказал, европейской образованностью. Могу назвать имена: Виктор Франк, Александр Бахрах, Гейко Газданов, Владимир Варшавский, Никита Струве… Честно говоря, я не подозревал о существовании таких людей – представителей целого пласта русской культуры, которая позже была изувечена советской идеологией, сталинщиной.

С Михайло Михайловым я познакомился много лет назад в Вашингтоне. Он интервьюировал меня на радио «Голос Америки», а я «алаверды» сделал с ним обширное интервью для перестроечной российской прессы. То были переломные времена, когда советские журналисты, выезжая за границу, уже не боялись контактов со своими западными коллегами, а наиболее «напроломные» шли прямо в «логово» западных радиостанций.

Югославский американец русского происхождения, человек-легенда Михайло Михайлов оказался интеллигентным, приветливым, ярко и парадоксально мыслящим человеком. Он одарил меня кучей журналов, книг, газетных вырезок о своем диссидентском и творческом пути. К сожалению, мне ни разу не привелось использовать эти материалы. Тито, диссидентское движение в Европе, югославские события – эти темы были для меня несколько специфичны. В 90-е годы открывалось так много «белых пятен» отечественной истории…

Среди материалов, которые Михайлов подарил мне при расставании, была копия его знаменитой книги «Московское лето, 1964». Перелистав ее, я понял, что многое из написанного им более пятидесяти лет назад, интересно и поучительно сегодня. Ее фрагменты представляю читателю.

ХХ съезд разрушил многолетний миф, «обезглавил» многих людей, выбил у них из-под ног психологическую основу и во всяком случае создал немалое количество потерявших себя людей, похожих по своему внутреннему состоянию на героев «Преступления и наказания».

Конечно, XX съезд внес много положительного как раз тем, что он порвал нить, на которой в течение трех десятилетий психически держалась определенная система. Но так же, как Сталин не один виноват в сталинизме, так и XX съезд не в силах был уничтожить всех тех многочисленных зрителей, которые только и ждут, чтобы поклониться какому-нибудь божеству. Не подлежит сомнению, что сталинизм был лишь материализацией психических потребностей миллионов зрителей, для которых свобода личного решения в каждую минуту жизни в полном смысле слова ужасна, тяжела, невозможна и которые из-за плебейства своего духа не могут существовать без «хозяина».

Быть субъектом слишком тяжело. Легче – объектом. Слишком тяжело – личностью, легче – коллективом! Слишком тяжело нести за все ответственность – легче объявить, что человек подчинен естественным «законам» развития общества.